Прошлогодняя синева - [10]

Отставшая звезда

Звезда меня вела и, верно, к Вифлеему,

Теперь она за мной — отстала на пути.

Вперед упала тень моя, ложася немо,

И тень моя растет, и мне по ней идти.

Там позади луга раскинулись далече,

Еще не знающие грохота колес;

И только к роднику ведет тропа овечья,

Не волчья! — я напрасно круглый камень нес.

Не обождать звезды. Печальная, простая

Над пройденным моим лишь теплится звезда.

И снова страх, и снова, мнится, волчья стая,

И поднят камень мой на мирные стада.

Музе

Неприглядна и боса,

Этот раз приходишь в рубище —

У души, как прежде, любящей,

Взять больные голоса.

И устать — давно пора,

И в дороге — искололося.

И не знаешь, хватит голоса —

До утра.

Чтобы ты могла уйти,

Твои ноги в росах вымою.

Уноси мое таимое,

Размечи его в пути!

ЗИМОЮ ЗОРИ (Пг., 1915)

Маре

Когда один с самим собою

Я проклинаю каждый день, —

Теперь проходит предо мною

Твоя развенчанная тень…

С благоволеньем? Иль с укором?

Иль ненавидя, мстя, скорбя?

Иль хочешь быть мне приговором? —

Не знаю…

А. Блок

I. «Я именем твоим позорю…»

Я именем твоим позорю,

Быть может, не стихи одни,

Но все мои зимою зори,

Но все мои зимою дни.

Я прежде плакал, что ни разу

Не приходила ты — родной,

Но ты мне в кровь влилась заразой,

И стала властвовать над мной.

Во мне чужое сердце стало

И вздрагивать, и замирать.

И именем твоим пристало

Мне новую открыть тетрадь.

Не сетую, что ты — чужая:

Моя душа теперь глуха. —

Я только губы погружаю

В твои холодные меха.

II. «Будут цветы, что лампады…»

Будут цветы, что лампады,

Теплиться в горнице твоей

От самого листопада

До белых ночей.

В светлые глядеться очи

Недолго мне, вечерний друг:

Настанут белые ночи —

Уедешь на юг.

III. «И если б жизнь моя рвалась…»

И если б жизнь моя рвалась,

И зарево темнело зори, —

То светлых и пытливых глаз

Ты не смежила б на дозоре.

Когда я приготовлю яд,

Захочешь опрокинуть чаши. —

Но ядовитые поят

Источники две жизни наши.

Так тяжела любовь твоя

— Заголосишь от ней, возропщешь. —

Не как былинку ты меня,

Но как любимый жемчуг топчешь.

IV. «Но вечера — те не забыты…»

Но вечера — те не забыты,

Забыты лишь названья дней;

И этот лунный серп отбитый —

Он тоже кажется бледней.

Он все чахоточней и тоньше

— Таким его мы видим днем.

Его ли раньше я покончу,

Иль буду вспоминать о нем?

Он самый страшный мой свидетель,

Он никому не рассказал,

Как много я намылил петель

И только к утру развязал.

V. «На холодные пальцы дышишь…»

На холодные пальцы дышишь,

Отворачиваясь от меня,

Будто ты в камине не слышишь

Потрескивающего огня.

Не по тебе под кровом общим,

И ты не берешь его тепла.

Мы любовь и уголья топчем

Выпавшие, и любовь — зола.

И еще вечер нами прожит;

Гаснет огонь, поленья горбя…

И этот огонь не залижет

Ласково моих ран от тебя!

VI. «Ты голубям не дала клева…»

Ты голубям не дала клева,

Мне не протягивала рук

И светлого жалела слова,

Вечерний и жестокий друг.

А я не клял, не ненавидел —

Ведь знал, что надо мной гроза,

И только в темной ночи видел

Закрытые твои глаза,

Твои огромные ресницы…

И я их не могу забыть,

Как не сумел тебе присниться,

А ты — мне верить и любить.

VII. «О, разве я раньше заметил…»

О, разве я раньше заметил

Это гладкое кольцо твое

И что твой взгляд совсем не светел,

Отвращая свое острие.

Но потом кольцо проступило

И так больно мне губы ожгло.

Я думал — ты мне изменила,

Когда в окне разбили стекло.

Я начал сам запирать ставни

И спускать сторожевых собак,

А было, — что ты любви давней

Золотой на пальце носишь знак.

Никто никаким наговором

Не затуманит твоих светлых глаз —

Меня ты не сделала вором,

В зимних зорях мне не отдалась.

VIII. «С тобою вверженный в зарю…»

С тобою вверженный в зарю

— Пускай твое мне страшно имя —

Своей рукой я разорю

Все, что построено твоими.

Не надо сердца твоего! —

Мы, жадные, себя лишь дразним

Возможностью отдать его,

Истраченного по приязням.

Ведь ты не скажешь мне: «Умри!»

Уйдешь — и не застелешь горя.

И только в имени Марии

Латинское мне слышно море.

IX. «Встревожена ты и бледна…»

Встревожена ты и бледна,

Когда ложится снег снаружи,

Или у светлого окна

Охотничьи я чищу ружья…

Я губ твоих не получу —

Ты на ночь запираешь двери;

Опасливо идешь к ручью,

Моим напутствиям не веря.

Тебе ж воды не зачерпнешь:

В руках моих ты видишь — зелье,

И старый дом мой проклянешь

Ты накануне новоселья.

X. «Как встарь, луна ползет по кругу…»

Как встарь, луна ползет по кругу,

И облако скользит по ней,

Но увезли мою подругу —

Я только слышал храп коней.

Не позабылась, убегая,

И не оставила огня.

И эта комната — другая —

Темна на сердце у меня.

Заслышу скоро щебет птичий,

Но без тебя, моя краса,

Я иволог уже не скличу

На разные их голоса.

Один лишь у меня в гортани

Надорванный уж голос мой, —

Чтоб ты в чужом слыхала стане

Проклятья вечерам зимой.

XI. «В родной русской деревне…»

В родной русской деревне

Все птицы не как ты поют:

Так суров лад их древний,

И так холоден их приют.

И не выводят трели,

И серые перья у них. —

Разве на них смотрели,

В небе разве видели их?

Но все родные птицы

Из соломенного гнезда

Стучат в окно — проститься,

Когда холодеет вода.

XII. «Ты то звала меня, то пела…»

Ты то звала меня, то пела:

«Я в вечер больше не приду».

От этих снов кровать скрипела

И яблонь в саду.

Но скоро стала ночь сквозною,

А в ней уже не видно снов,

И нежилою новизною