Прошлогодняя синева - [11]

Мой дом утром нов.

Лишь запах от духов зловещий

Да снег примятый у плетня,

И ни одной забытой вещи

Здесь, кроме меня.

8 февраля 1915

СВЕТ ДВУХ СВЕЧЕЙ (Пг., 1915)

Свет двух свечей не гонит полумрака,

Печаль моя — упорна и тупа.

И песенку пою я Далайрака

«Mon bien-aime, helas, ne reviens pas!»

М.Кузмин

Надпись на книге стихов

Не называй меня беспечным.

Я знал, что девушку найти

Могу на каждом я пути

Но я искал тебя — на Млечном.

Тогда я мог еще подняться,

Почти не напрягая крыл,

Но облак небо перекрыл,

И боле мне они не снятся.

Городская повесть

Георгию Иванову

1. Холостая песенка

Я слышу — выше

Меня — поют.

Под самой крышей

Нашла приют.

Бедно одета;

Спускаясь вниз,

Не ждет букета

От Fleurs-de-Nice.

И в ночь, и в слякоть

Идет пешком. —

Но ей ли плакать? —

Всегда с дружком.

И утром — солнце

И песнь вдвоем

В ее оконце,

Но не в моем.

2. Письмо

Не засинеть глазам, не вырасти

В озера, где почиет ночь. —

Им, верно, не хватает сырости

Лукавых ваших уст. Ведь прочь

К себе так рано вы уходите,

Меня томя простым «прости»,

И не даете нежной подати

В моих ресницах унести.

Уходите… Немеют мускулы,

И старится лицо на много лет…

То злая ночь меня науськала

На ваш неотвратимый след.

3. Ответ

На черных соснах проседь

Сребристых ив.

Любить, а после — бросить,

О, мой халиф.

Я всех красивей между

Моих сестер,

Но ты оставь надежду,

Залей костер!

Заждешься ты, и очень,

Ко мне стучась:

Давно твой час просрочен,

Халиф на час.

4. Сопернику

Из-за танцовщицы мы выйдем в бой,

А прежде ссорились из-за Ронсара.

Я жду — старинной кровью голубой

Залить мундир гвардейского гусара.

Мы двое с ней гуляли подле верб,

Но не двоим разжать ее колени.

Ни мой, как и ни твой кровавый герб

Не радует вместить рогов оленя.

Но не враги. И тот, кто вышел лечь

На утренней, еще росистой хвое,

Другому скажет: «Боле милых плеч

Не целовать мне — зацелуй их вдвое!»

5. Ramoli

Я приехал лечиться в Гагры.

О, волны, вы мне руки гладите,

Но старую песню о прадеде

В пальцах выстукивает подагра.

А губы — жадное наследье —

Губы от ханов (но не пахарей!)

У меня, в какао да в сахаре,

Не искусят никакой миледи.

О, прадеды милые, деды,

Столько женщин вам сердце отдало.

Что же не завещали отгулу

Вы вашему ни одной победы?

Разлука

Она в дверях не спросит: «Можно?»

Не надо ждать ее в бреду.

(«Ламентации мои»)

1. Отъезд

Отъезд твой больше не угрозы —

Исполнился он и связал

Мне Николаевский вокзал

И загнивающие розы.

Высаживалися солдаты;

Я был от грусти нездоров,

Но радовавших вечеров

Все с осени запомнил даты.

Разлука тяжелей развода! —

Я снега с платья не отрес,

Не высушил прощальных роз, —

К ним вечером меняю воду.

2. День Ангела

Все помню губы огневые,

Еще искавшие моих.

День расставания впервые

И на вагоне тень двоих. —

И дома мне не оставаться,

Я до ночи нейду домой.

И не уверят больше святцы,

Сегодня, будто, Ангел мой.

3. Ко мне стучались

Вся жизнь, быть может, за стеною,

Куда не слышно молотка,

И лишь над полем — стороною —

Перебегают облака.

Я вспоминаю — и не верю,

Что, будто бы, давно-давно

Ко мне еще стучались в двери,

А голуби — в мое окно.

Глава из поэмы Аделэада

Аделаиде Р.

Вдвоем с тобою, но не с Кэтти,

Когда мои уста — твои,

Приятно мне на этикете

Узнать двузвездие Аи,

Но ненавистны буквы эти

В Аделаиде (слог «лай»)

И потому ты — Аделэдой

За мною по октавам следуй.

Начну рассказ. Настал четверг,

И ты справляла новоселье.

Я разговора не отверг

О пользе мыла из Марселя;

Но сердцу нужен фейерверк:

Чтоб мы с тобою рядом сели,

Чтоб я прочел в глазах твоих,

Что это кресло — на двоих.

Терпенье не в моей породе

И добродетель — не в крови:

Мне трудно даже при народе

Тебе быть только визави.

Конверт «Ее Высокородью»

Не пичкать клятвами любви…

Кошачий мех не станет лисьим! —

Ты не поверишь клятвам писем.

Мы говорили, и умно

Вопросов избегали спорных.

Затлело красное вино

В ланитах и жемчужных зернах,

Но было жутко и темно

Мне от ресниц иссиня-черных.

И так хотелось мне спросить:

«Тебе не трудно их носить?»

Без черных стеклышек на солнце

Глядишь ты, не смежая век,

Но в узкое — во двор — оконце

Не различить тебе вовек,

Кто там гуляет — патагонцы

Иль европейский человек?

Тебе не страшно там — за ними,

Там — за ресницами твоими?

Есть сходство меж цветов и глаз,

В тебе и в польских королевнах:

Цветут, — когда звезда зажглась,

И вянут от лучей полдневных.

О, станет пылким, как Фоблаз,

Поверишь ли мне, даже евнух,

Когда с тобой он у окна,

В окно ж Медведица видна.

Но я не страж султанских гурий,

Вообще — не сдан еще «в запас»,

В стихах — презрителен к цезуре,

А в картах — избегаю «пас».

У ног твоих, на мягкой шкуре

Я пьян, как древний козопас.

Не надо звезд! Сомкни ресницы,

Длинней которых только — снится.

Сомкни ресницы! — Верный паж

Несет твой шлейф по плитам храма,

И паж нежнее всех папаш

И всех Альфредов мелодрамы.

Не может даже метранпаж

Обоих разлучить упрямо. —

По строчкам, будто по траве,

Придем мы ко второй главе.

ПРОШЛОГОДНЯЯ СИНЕВА (Пг., 1915)

И только в имени Марии

Латинское мне слышно море.

(«Зимою зори»)

Море — Марии

I. «Там, где в Неву впадает Лета…»

Там, где в Неву впадает Лета,

Гранитный опрокинув брег, —

Застыли наши жизни, где-то

В пеноразделе этих рек.

Там, кто любил — уже разлюбит

И амулетов не хранит.

Лишь ветер с моря мачты срубит

И серый выщербит гранит.

Но грусть моя пошла зимою