Прошлогодняя синева - [12]

От прошлогодней синевы.

Ее я никогда не смою

Летейскою водой Невы.

II. «Дороги до горя отлоги…»

Дороги до горя отлоги,

Дороги до счастья — круты.

В коротком моем некрологе

Не будешь помянута ты.

Любовь ты, без клятв и закона,

Любовь, что в апреле ручьи.

Святая лишь знает икона

Про жадные думы мои.

III. «Нет, белой ночи не бывать…»

Нет, белой ночи не бывать

У церкви Глеба и Бориса!..

Один упавший на кровать

Твой образок из кипариса.

Со мной недолго ты была.

И ты опять — в миру огромном.

А в окнах те же купола,

Но только в небе к ночи темном.

Вослед тебе пришла тоска

И вечером стучится в двери,

А я гляжу на облака,

Тебе попутные, я верю.

IV. «Так недолго было больно…»

Так недолго было больно

С нелюбви твоей.

Та пора, что колокольня

Посреди полей.

Черным лесом не закроют

Расписных бревен.

В землю ли меня зароют —

Так расслышу звон.

Все дарили мне подарки —

Лишь один таю —

Мой нательный крестик яркий

— Нелюбовь твою.

V. «Перемежающий полет…»

Перемежающий полет

Колеблет восковое пламя.

И бабочка его зальет

Шероховатыми крылами.

А если в горнице темно,

Над изголовьем шорох крылий,

То мнится — Ангелам окно

Гостеприимно в сад открыли.

Испепеляя листопад,

Они нисходят к свежей боли —

У незатепленных лампад

Мне не о ком молиться боле.

Безнадежные ямбы (восьмистишия)

I. «Не встать от писем до рассвета…»

Не встать от писем до рассвета,

Их после выслать «заказным»

И от отсутствия ответа

Быть беспощадным и больным.

Уж не спешить на голос близкий,

На огонек не заходить, —

Одни почтовые расписки

За старым образом хранить.

II. «Я птицу приручу чужую…»

Я птицу приручу чужую

Петь под окном мне поутру.

И дни и ночи размежую

В холодном доме на ветру.

Но вечера скопив улики,

Не выйду к гостю моему:

Мне эти комнаты велики,

Когда я не один в дому.

III. «Была печаль по жизни смелой…»

Была печаль по жизни смелой,

Воспоминанье прежних нег;

И мы не видели, что белый

За этот вечер выпал снег.

И снова стало как зимою —

Все та же улица тиха,

И над душой, еще немою,

Уже предчувствие стиха.

IV. «По метрикам мы — однолетки…»

По метрикам мы — однолетки,

Привыкли видеть нас вдвоем,

Две иволги из той же клетки,

Согласно иногда поем.

Но кроет двадцать третья осень

Мой путь опавшею листвой,

И столько же погожих весен

Подснежниками — светлый твой.

V. «Меня легко клеймить презреньем…»

Меня легко клеймить презреньем

За то, что верности не чту,

В садах чужих несу сиреням

Изжаждавшуюся мечту.

Но у тебя — забор да гвозди;

Стучишься — никого в ответ,

А белые роняют грозди

Свой пятилепестковый цвет.

VI. «За юностью — одни кануны…»

За юностью — одни кануны,

Томление по первом дне,

И от луны совсем не юный,

Дрожащий свет в моем окне.

А в настоящем — годовщины

Тех долгих бдений вроде сна,

И жизнь моя — на даровщину.

Без боли, смерти и вина.

VII. «Как огоньки порожних ламп…»

Как огоньки порожних ламп,

Тускнеет жизнь, — ровней и тише,

Чем этот безнадежный ямб

Наскучивших мне восьмистиший.

Прочту последние стихи,

А в пламени все то, что мило,

А в небе черные верхи

Черемухи моей могилы.

Корреспонденция с Ривьеры

Георгию Иванову

Молитвенник забытой веры —

Корреспонденция с Ривьеры,

Не читанная больше году,

Весеннюю хранит погоду.

На пинии, на апельсине

Вечерние стрекозы сини.

Лишь ирисы одни не пахнут.

Над ними зонтик ваш распахнут.

Ритмическою скован речью,

Гадаю, что я завтра встречу:

Ревнивую ль улыбку злую,

Соленую ль от поцелуя,

Вы на ночь двери ли запрете

И взвизгнет ключ при повороте,

Иль плюшевые только звери

На страже у прикрытой двери…

Но северная мгла из окон

Смывает сладкий яд волокон

Бумаги тонкой и немаркой

Под итальянской синей маркой.

Бедная баттерфляй

Марии Лёвберг

С горя ногти покусаю:

Он назвал меня «косая»,

При отъезде, невзначай…

Он любил мой желтый чай

И картинки Хокусая!

Пусть — косою, пусть — хромою,

Но я ногти в охре мою,

Чищу шелком с бахромою,

Не к тому, чтоб их кусать.

Можешь писем не писать.

Ведь довольно, ведь довольно

Мачты «Авраам Линкольна»

На песке рисует зонт

И гляжу на горизонт.

Угасаю, угасаю!

Только, милый, не скучай.

Ты любил мой желтый чай

И картинки Хокусая.

126 сонетов…

Напрасно мы гадали на Шекспире —

Удел разлуки был открыт в сонете…

Ваш профиль стерт, совсем как на монете,

И вянет пальма, листья растопыря.

Воспоминание в разбитой вазе

Не сохранит цветов увядшей дани,

Но странный выбор книги для гаданий

С моей судьбою в очевидной связи.

Сто двадцать шесть сонетов у Шекспира,

А свиток наших встреч — еще короче!

Улыбкою я губ не опорочу,

Когда печаль — острее, чем рапира.

Розы в книге

М.А. Кузмину

Не знаю, кто цветы из Ниццы

Вложил в мой рыцарский роман,

И покоробились страницы,

Порозовевши без румян.

От стебля маленькая складка,

— Как у принцессы на груди —

И так заманчиво и сладко?

Читать, а розы — впереди.

Но предостереженье, или

Пророчество мне наяву,

Что розами переложили

Одну лишь первую главу?

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ

«С чужого голоса пою…»

С чужого голоса пою

Мою печаль, мою беду,

Мою чужую жизнь веду,

Не узнаю ее — мою.

Моя чужая никогда,

Когда приду, не ждет семья

Меня; не ждет жена моя,

Моя чужая — навсегда.

И я мой голос перевью,

Со всей тоской в моем краю

Пою печаль, беду пою

С чужого голоса — мою.

Тринадцать поэтов. Пг., 1917.

В плену зеркал

Ек. Н. Белоцветовой

Нам дало небо этот раз

Свой лихорадочный румянец.