Прощание с мирной жизнью - [89]

Когда он наконец расставался с колыбелью задумчивости, Елена по большей части уже предавалась послеобеденному кейфу. Поэтому по воскресным дням супруги обычно встречались только за ужином.

Предполагая, что так будет и сегодня, Адриенна не положила записку к родителям на тарелку для писем в передней, а приколола ее булавкой к отцовскому секретеру рококо, чтобы Макс Эгон первым прочел ее.

И все же Елена увидела письмо первая. Ее раньше времени разбудил телефонный звонок, и она решила вознаградить себя за недоспанное особо приятной ванной. А для полного наслаждения такой ванной нужны были засахаренные апельсинные корочки и книга — томик коротеньких новелл или стихов. Апельсинных корочек осталось совсем немного, а книги, которые были у нее в будуаре, как ей казалось, совсем не годились для этой цели.

В поисках подходящего чтения она и пришла в кабинет мужа. Сначала она не обратила внимания на записку и собралась уже уходить, взяв новую книгу (название ее — «Рейнсберг, новелла для любящих сердец» — ей понравилось), но тут она случайно взглянула на секретер. На приколотой к нему сложенной бумажке было написано несколько слов. Елена узнала угловатый почерк дочери. Она прочитала: «Папе и маме! Лично!» — и вдруг немножко испугалась, как бывало с ней при любой неожиданности.

Нерешительно протянула она руку к записке и, не развернув, сунула в книгу, чтобы прочитать потом в ванне.

Пока вода наливалась в ванну, Елена прижалась лбом к зеркалу и смотрела, как оба глаза сливаются в один, двухзрачковыи.

«Здравствуй, циклопий глаз!» — Елена скосила двухзрачковыи глаз, получилось и смешно, и как-то страшновато.

Это была давнишняя игра, которой научил Елену товарищ детских лет — Ганс Шёнкопф. «Давай играть в циклопий глаз, — сказал Ганс и прижался лбом ко лбу Елены. — Ты знаешь, кто это — циклопы? Не знаешь? Я тебе расскажу, ну, так вот, слушай». Но вместо того, чтобы рассказать о циклопах, он, нахал, поцеловал Елену в губы.

Ах, что-то вышло из Ганса? Он хотел стать писателем, и натуралистом, и велосипедным гонщиком, всем сразу. Елена, как живого, видела Ганса с толстой тетрадью в клеенчатом переплете, он таинственно сообщил ей: «Скажу тебе по секрету — это моя будущая книга. Роман, во всяком случае, такой же интересный, как «Арканзасский суд фермеров»! Начало уже есть». И действительно, на первой странице было написано: «Килиан сидел на пороге своей хижины».

— А дальше что будет, Ганс?

— Подожди, я дам тебе потом прочитать!

Но дальше этой строки Ганс не пошел; и от своей мечты стать писателем, натуралистом и гонщиком он тоже вскоре отказался и стал, вероятно, зубным врачом или банковским служащим где-нибудь в захолустном чешском городишке.

Елена очнулась от воспоминаний. Большая фаянсовая ванна наполнилась почти до краев. Елена завернула кран и бросила в воду горстку ароматической соли. С детским любопытством смотрела она, как растворяются зеленые кристаллики, словно дымящиеся под водой.

Вот кристаллики исчезли. Вода окрасилась в изумрудно-зеленый цвет и запахла чужеземными цветами. Елена обвела ласковым взглядом блестящие никелевые краны, кафели с пестрым узором, зеленый овал воды в белоснежной раме. Она втянула приятный аромат. Девочкой она уже любила ароматичные ванны. В те годы это, разумеется, было ей запрещено, так же как крем для лица, духи и туалетное мыло. «Довольно с тебя и ядрового!» Как часто слышала Елена эти слова в аскетически строгом отцовском доме! Но, конечно, от этого она только еще сильнее стремилась тайком насладиться парфюмерией.

Как-то раз лиловая ароматическая соль оставила на теле следы, как от химического карандаша, и отец, само собой, тут же спросил строгим голосом непогрешимого окружного судьи: «Что это за синие пятна у тебя на шее?»

«Это от синьки… я хотела подсинить сорочки». А сорочки, выстиранные и выглаженные, уже лежали рядом на коробке для манишек.

Елена непроизвольно провела рукой по волосам; как занавеску, напустила на глаза челку. Еще и по сей день начиналось у нее сердцебиение, когда она вспоминала о первых своих туалетных секретах: о лиловой ароматической соли или о душистом мыле «Клео», своим стойким лимонным запахом вызывавшем в отце подозрение.

Елена не спеша сняла турецкий халат и села в ванну. Она обняла колени и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону. Вода пошла зыбью, маленькие теплые волны, словно лаская, омывали плечи и шею.

И ни с того, ни с сего Елене взгрустнулось. Она зачерпнула горстью немного воды и смотрела, как вода просачивается между пальцами. «Так и время течет. Почти незаметно, а потом оказывается, что лучшая часть жизни ушла. — Елене стало еще грустней. — Чего мне ждать? Сколько дней и лет протекают — без больших потрясений, без переживаний! Прежде было хоть будущее, теперь остается только прошлое, а какое оно, это прошлое! Я состарюсь, собственно, и не живши!»

Она вздрогнула, хотя было очень тепло, и, чтобы отвлечься, взяла апельсинные корочки и книгу. Но в «Новелле для любящих сердец» лежала Адриеннина записка, и у Елены появилось предчувствие, что в сложенной бумажке таится какое-то тревожное известие. Она отложила книгу и замурлыкала песенку, как часто делала в ванне. Особенно охотно напевала она детские песенки или народные чешские мелодии. Так было и сейчас.