Прощание с мирной жизнью - [2]

Во второй книге охват изображаемых событий шире, хотя она, несомненно, несколько прямолинейнее по исполнению. В нем происходит дальнейшая социальная дифференциация действующих лиц, отчетливей звучит тема народа и его борьбы. Герои Вайскопфа попадают в революционную Россию 1917 года. Из воспоминаний чешских и русских рабочих возникает образ вождя мировой революции В. И. Ленина.

Несмотря на постоянно ощущаемый героями драматизм событий, на неотвратимое приближение краха Австро-Венгрии, второй роман заканчивается мажорными тонами: открывается новый мир, люди разных национальностей ведут совместную борьбу против реакции.

Революционная тема должна была превалировать и в заключительной части трилогии. В письме от 31 августа 1953 года Вайскопф сообщал об этой части:

«Третий том готов в набросках и будет охватывать с 1918 по 1921 год. Действие происходит в Праге, Вене, Мюнхене (во время Баварской Советской республики), Уфе, Сибири. Роберт Каливода, Адриенна (эти двое соединятся) и Франц Фердинанд — центральные положительные персонажи романа. Ранкль, Прокоп (он попадет в министерские чины) и Франк — центральные отрицательные персонажи».

Закончить Вайскопф предполагал сценой, в которой сидящий в тюрьме Роберт Каливода узнает об образовании Коммунистической партии Чехословакии.

Впервые переведенные на русский язык романы Вайскопфа, несомненно, будут встречены с интересом. Подробный анализ исторической обстановки, помогающий глубже осмыслить содержание этих произведений и оценить их актуальность в наши дни, читатель найдет в статье В. Турока, публикуемой в качестве послесловия к роману «В бурном потоке».

ПРОЩАНИЕ С МИРНОЙ ЖИЗНЬЮ >{1}

Никогда не было нас столько. Никогда раньше действительно не было столько людей, в которых дремал бы потаенный голос. Словно гнетущая, душная ночь сковала даже благоухание цветов; но повеет ветерком — и оцепенение спадет. Мы заранее должны проститься с миром, который обречен. Многие уже знают это, и неопределимое чувство делает из них поэтов. Они бродят среди нас, и смутно у них на сердце, они уже сбросили с себя оцепенение, но внутренне еще скованы. То, что есть, для них уже не существует, а то, что грядет, еще не складывается в слова.

Гуго фон Гофмансталь

В Австрии все то же —

Стон: «Храни нам, боже…»^{2}

Похороним мы старушку^{3},

Хо рук хо!

Чешская карманьола

Нет такого прошедшего, о котором стоило бы печалиться, существует лишь вечно новое, образующееся из разросшихся элементов былого, и достойная тоска по иному должна быть продуктивна, должна стремиться к созиданию лучшего будущего^{4}.

Гете

Часть первая

I

— Неужели это необходимо, Александр? — спросила она и достала кружевной платочек. — Действительно необходимо? И как раз сегодня, когда было так удивительно хорошо! Нельзя, ну, хотя бы… отсрочить?

Он этого ожидал и, как хороший детский врач, убеждающий ребенка, что тот даже не почувствует укола, ласково, но настойчиво сказал:

— Нет, рыбка, отсрочка ни к чему, только хуже. Поверь мне. Единственно правильным будет поступить так, как было решено. Именно потому, что сегодня было удивительно хорошо. В конце концов так оно и должно быть, если хочешь расстаться друзьями и сохранить приятные воспоминания, верно ведь?

— Да, но… но когда так… так… — Рыдания не дали ей договорить. По щекам текли слезы. Она могла бы воспользоваться платком, но тогда он не видел бы ее слез, а надо было, чтобы он их видел. Все же плакала она не только поэтому и не потому, что она вообще любила поплакать, но и потому, что ей действительно было больно расставаться с ним. — Когда это так… так тяжело, Александр! Вдруг оказаться совсем одино-окой, поки-инутой. Да еще за день до Нового года! — Она уже не сдерживала слез и всхлипывала громко, по-детски.

Он погладил ее по плечу.

— Ну, рыбка, рыбка, не надо плакать! Все опять будет хорошо. Все будет хорошо. Ты сама знаешь, ты же ведь не девочка. И одинокой ты не останешься. Ведь баритон из Национального театра… Пардон, я не хотел быть нескромным и, уж во всяком случае, не думал упрекать, я только имел в виду, что покинутой ты не будешь, что тебе нечего этого бояться. С твоей-то фигурой! И с здешним гнездышком тебе не надо расставаться. За весь будущий год уплачено, я просто позабыл сказать.

— Ах, милый! Я всегда говорила: другого такого не найти! — Она порывисто обняла его. На ее губах он ощутил привкус соли, и щека была влажная, но глаза уже светились улыбкой. — Просто не знаю, как тебя благодарить! Что я могу для тебя сделать?

— Перестань плакать, душа моя, ты ведь умеешь быть умницей. — Он осторожно высвободился из ее объятий и поправил смятый галстук. — Да и ты гораздо милее, когда весела.

— Как ты можешь требовать, чтобы я была весела в такую минуту! — надула она губки. — Но ты прав. Господи, на кого я похожа! — сказала она, взглянув в зеркало. — На мне лица нет! А глаза! — Она подула на платок и прижала его к покрасневшим векам. Затем прибегла к пуховке, пудре и губной помаде. — Александр, дорогой, дай мне, пожалуйста, вон ту коробочку… да, спасибо, и гребенку… Ах, подумать только, что мне уже не надо прихорашиваться для