Прощание с мирной жизнью - [177]

Александр ответил не сразу. Он смотрел в окно. Опять брызнул дождик. Трое ребят шлепали босиком по луже. Господин в бакенбардах аккуратно раскрывал зонтик. Молодая женщина перебегала на другую сторону по булыжной мостовой. Она подняла подол юбки до верха светло-желтых ботинок на пуговицах, а соломенную шляпку взяла в руку; она смеялась и подставляла лицо майскому дождю. Какими молодыми кажутся сейчас женщины; тридцатилетним дашь не больше двадцати пяти, а сорокалетним — тридцать. Может, это делает модная прическа а-ля мадам Рекамье — с локончиками на висках? Или узкие юбки?

Александр показал рукой на улицу.

— Людвиг, можешь ты себе представить, что этому вдруг придет конец? Конец покою? Конец жизни? Нет, нет, это немыслимо! И все же иногда мне кажется, что наш мир уже дал трещину, как красивая старая ваза. Может быть, она простоит еще долго, а может быть, разобьется уже завтра. — Он покачал головой. — Придут же такие мысли! Твой ход, Людвиг, я говорю: шах! И еще раз: шах! И мат! Да, голубчик, мы все еще на посту, хотя и любим иногда пофантазировать.

XIX

Лестницы и коридоры дворца на Балхаузплац походили на растревоженный муравейник — во всех направлениях сновали мундиры и сюртуки.

«Чем-то взволнованы», — констатировал Александр, вспомнив то время, когда в качестве венского корреспондента «Тагесанцейгера» каждую неделю бывал на пресс-конференциях в министерстве императорского двора и иностранных дел.

Он остановил знакомого ему пожилого чиновника.

— Честь имею кланяться, господин советник! Что-нибудь случилось?

— Ах, господин Рейтер! Искренне рад вас видеть! Вы прекрасно выглядите! — ответил чиновник с вошедшей уже в привычку любезностью. — Нет, ничего особенного не случилось. Почему вы ожидаете, что должно случиться что-то особенное?

— Обстановка здесь производит впечатление какой-то нервной.

— Вот и видно, что вы уже давно не оказываете нам честь своим посещением. Без некоторой нервозности в нашей работе сейчас не обойтись. В международной политике где-нибудь всегда неспокойно, то в Марокко, то в Албании.

— В Албании?

— Господи, а почему Албании немножко не поволноваться. Так сказать, добродушно, в простоте душевной! — Чиновник прервал свою речь и кивнул господину в придворном мундире, который делал ему нетерпеливые знаки. — Простите, господин Рейтер, меня ждут. Для меня было истинным праздником… Мое почтение! Надеюсь, мы еще увидимся?

Дежурный секретарь министра взял визитную карточку Александра, затем попросил его подождать в небольшой приемной.

Войдя туда, посетитель попадал в атмосферу глубокого покоя. Даже тиканье часов звучало приглушенно и степенно. К Александру молча подошел седовласый лакей, молча взял у него шляпу и пальто. На вешалке висели уже четыре пальто и четыре шляпы. У министра, очевидно, были посетители, может быть, депутация.

Александр огляделся, ища, что бы почитать, но тут появился секретарь и пригласил к его превосходительству.

— Будьте любезны, вот сюда, в эту дверь!

Стены похожей на зал комнаты были обтянуты желтой парчой. Невольно приходило на мысль, что ты попал в будуар оперной дивы, а не в кабинет министра иностранных дел, — белая с золотом мебель в стиле рококо, на стенах пастушеские идиллии Фрагонара, сильный запах лаванды.

Граф Берхтольд, высокий, с длинным узким лицом, в великолепно сшитой визитке, с белой хризантемой в петлице — словно сошедший с картинки модного лондонского журнала — поднялся из-за изящного письменного стола, на котором не было ничего, кроме серебряной чернильницы и бонбоньерки с изображением нимф.

— Господин Рейтер? Очень приятно. Прошу садиться! — приветствовал он посетителя слегка певучим голосом, вполне гармонировавшим с его медлительными движениями. — Вы из Праги, да? Очаровательный город. Особенно сейчас, в весеннюю пору… Сигарету?

— Благодарю. Вы так любезны, ваше превосходительство.

— Да, Прага, стобашенная Прага, временами меня охватывает настоящая ностальгия по Праге. Скажите, что это выдумал Сильва-Тарука? Он действительно так изувечил свой дворец, как это рассказывают? Говорят, что половина фасада занята филиалом банкирской конторы?

— Черта эпохи, ваше превосходительство. Раньше золото шло на крыши дворцов, теперь предпочитают, чтобы оно шло в банковские сейфы.

Берхтольд прижал подбородок к краю своего подчеркнуто высокого воротничка и деликатно хмыкнул в нос:

— Ха-ха, бесподобно! Я вижу, что господин фон Билинский не зря рекомендовал вас в своем письме как человека острого ума.

— Я очень польщен.

— Что вы, помилуйте.

— Смею надеяться, господин фон Билинский упомянул и о других, более профессиональных моих достоинствах, а также сообщил вашему превосходительству о деле, которым я решаюсь утруждать вас.

— Гм, да… конечно.

— В таком случае вы разрешите мне обойтись без долгих предисловий. Мне не хотелось бы отнимать у вашего превосходительства время.

— Я в вашем распоряжении, господин Рейтер. — Министр отклонился на спинку кресла и сложил руки на коленях.

— Очень вам признателен, ваше превосходительство. Итак, я могу сразу перейти к делу?

— Пожалуйста! Прошу вас!

— Вам, ваше превосходительство, возможно, известно, что в качестве давнишнего издателя газеты, а также благодаря личным связям с представителями различных слоев населения я нахожусь в удачном (или, может быть, лучше сказать неудачном?) положении, дающем мне возможность ясно представить себе настроение в чешских землях. Мне хотелось бы указать вам, ваше превосходительство, на сильное беспокойство, которое проявляется у нас в связи со сведениями о вновь назревающем кризисе на Балканах. Это беспокойство, — кстати сказать, оно уже неблагоприятно отразилось на хозяйстве страны, — усиливается вследствие молчания правительства о сербской попытке к сближению, которое, по слухам, могло бы иметь чрезвычайно важное значение. Особую тревогу вносят, — между прочим, также и в среду немецких избирателей, а они будут играть большую роль на предстоящих выборах, — известные слухи об априорном отклонении сербского предложения.