Прощание с мирной жизнью - [174]

Когда подали жареную утку, приготовленную по рецепту покойного Польди, разговоры постепенно замолкли. Всех заинтересовало то, о чем говорили Александр, Стентон и Масарик.

Молодой американец рассказывал о своей встрече с земляком — полковником Хаузом, который в качестве специального посланца президента Вильсона посетил европейские столицы с целью выяснить возможность международного разоружения и взаимопонимания.

— Полковник как будто очень обеспокоен тем, что ему пришлось видеть, особенно в Берлине. Он говорит, что атмосфера напряжена до предела. Все подчинено быстро развивающемуся милитаризму. Наступит такой момент, когда нервы не выдержат.

— И все же я утверждаю, что за последние годы в Европе возросло не только нервное напряжение, но и выносливость, — возразил Александр, — попросту говоря, нервы притупились.

— Если я вас правильно понимаю, — сказал Стентон, — вы хотите сказать, что Европа теперь легче может перенести кризис, чем раньше?

— Я бы лучше выразил это так: американцу здешняя напряженная обстановка, возможно, представляется невыносимой, а мы, закаленные европейцы, к этому уже привыкли. Это вроде иммунитета к некоторым болезням.

— Да? У меня есть и собственные наблюдения, сделанные в Германии, и я нахожу, что некоторые внушающие беспокойство идеи, несколько лет тому назад встречавшиеся только в узком кругу, теперь получили угрожающе широкое распространение. Я имею в виду мечты немцев о мировом господстве, лозунги, которые сейчас брошены в массы: Германия имеет право на место под солнцем, Англия — угасающая нация. Мир должен быть поделен заново и так далее.

— Такого рода пропаганда ведется и у нас, в Австрии. Возможно, не так решительно, как в Германии, потому что у нас всюду расхлябанность, даже в военной партии. Все же мне представляется, что страх перед первым выстрелом сильней, чем желание произвести этот выстрел. Потому что, невзирая на все наше бахвальство, мы сознаем свою внутреннюю слабость. А понимание слабости Австрии должно как будто бы умерять и пыл Берлина. Как вы полагаете, господин профессор?

Масарик вертел рюмку. Казалось, он занят игрой бликов в стекле, однако все обратили внимание на его вдруг загоревшийся взгляд.

— В воздухе чем-то пахнет, — медленно начал он, — но такое положение не новость. Собственно, уже с тысяча девятьсот восьмого года небо обложено грозовыми тучами. Все время сверкает молния, грохочет гром. До сих пор это вызывало только локальные пожары. Надо, чтобы было желание локализовать пожары.

— И вы того мнения, что это возможно в Австрии или в Германии или вообще в Европе? — спросил Стентон.

Профессор осторожно поставил рюмку обратно на стол. Он смотрел на свои узкие, покрытые сетью жилок, сложенные ладонями вместе кисти рук, словно хотел в них, как в книге, прочесть ответ.

— Именно в этом и заключается проблема. При настоящем положении дел я не вижу причин для внезапной вспышки общеевропейского пожара. Правда, обстановка в Европе неустойчива. И если наши правители не могут придумать ничего лучшего, чем, следуя рецепту генерала Гётцендорфа, стремиться только к одному: не дать замереть конфликту с Сербией, — тогда, конечно, нельзя питать розовые надежды на длительный мир.

— Я не знаю… — неожиданно вступила в разговор Елена; она быстро смяла в бесформенный комок вылепленные из хлебного мякиша фигурки, — я нашла у дочери брошюру, озаглавленную «Пушечные короли несут нам войну». Кто такие, собственно, эти пушечные короли? И почему именно они несут нам войну?

Последний вопрос был обращен к супругу. Макс Эгон хрустнул пальцами.

— Слишком много говорят о войне, — заявил он с непривычным для него жаром, — именно потому этот вопрос и представляется таким значительным. В конце концов мы не каннибалы. Войны еще возможны на Балканах или в Триполи, но не в государствах с высокой цивилизацией! Зачем нужно культурным людям вцепляться друг другу в горло? Я думаю, что это нелепо, я думаю… но… впрочем… — Он поднял плечи и погрузился в созерцание собственных ногтей.

На минуту воцарилось молчание.

— Может, просто все устали от мирной жизни, — заметила Валли.

Стентон наклонился вперед.

— Интересно. Как вы додумались до?..

Ирена резко отодвинула свой стул. Увидя, что Стентон замолчал, заметив ее движение, а остальные посмотрели на нее, она прикурила губу.

— Мне показалось… у меня было такое ощущение, будто это гораздо менее интересно, чем… ну, словом, ужасно грустно, — закончила она с неопределенным жестом, и нетерпеливым и виноватым.

XVI

— Что с тобой было тогда за столом? Что за вспышка? — спросил Александр после ухода гостей. — Ты была какая-то растерянная!

— Еленины слова подействовали мне на нервы. И то, что сказали Макс и Валли, тоже. Прости, но отделываться пустыми фразами от таких серьезных вопросов! Особенно — равнодушное замечание Валли. О чем с таким жаром беседовали за кофе вы трое — профессор, Стентон и ты?

— Во время этого разговора выяснилось, почему, собственно, Стентон организовал сегодняшнюю встречу. Потому что организовал ее все-таки он, теперь я это знаю.

— Так для чего он это сделал? — Ирена старалась говорить равнодушным тоном, но голос ее звучал как-то сдавленно.