Прощание с мирной жизнью - [173]

Стентон не заметил, как вошла Ирена, и она сейчас же повернулась в другую сторону, к камину, перед которым беседовали Александр, Елена, Макс Эгон и пожилая пара.

— Фрау Масарик, профессор Масарик, — представил Александр.

Профессор всем своим обликом походил на ученого; седые волосы и бородка, правильные черты, тонкий, прямой нос и большие глаза с несколько неспокойным взглядом. Он говорил на сугубо литературном немецком языке с чуть заметным венским акцентом, и только твердое «р» и резкое «с» выдавали его чешское происхождение. Фрау Масарик отличалась пуританской, болезненной красотой, уже несколько увядшей.

— Подумай, дорогая, — сказал Александр после того, как Ирена с ними поздоровалась, — профессор Масарик знает нашу Адриенну. Она ходит на семинар по социальным вопросам, который ведет профессор Масарик, и, конечно, не разделяет его взглядов.

— Надеюсь, что моя невольная откровенность не повредит в ваших глазах моей прилежной слушательнице, — обратился профессор к Максу Эгону.

— Дочка приучила нас к сюрпризам, — ответил тот, покорно махнув рукой. — Правда, Елена?

Мысли Елены были заняты Александром и Иреной. Счастливы ли они? Ирена как раз ласково улыбнулась Александру, но Елене почудилось в ее ласковой улыбке какое-то скрытое беспокойство. А что Александр? Как он? Но тут Макс Эгон обратился к ней с вопросом. Ну зачем ему это понадобилось? Чтобы скрыть свое смущение и выиграть время, Елена провела рукой по челке. Ах, так он спрашивает о сюрпризах, которые так часто преподносит им Адриенна!

— Да, да, она такая. Что меня удивляет, так это ее познания в чешском языке; я думаю, она приобрела их для того, чтобы слушать ваши лекции. Как это ей удалось выучить чешский?

— Неужели это так Трудно? — заметила супруга профессора. — Ведь ваша дочь родилась здесь.

— Родилась она здесь, но ходила в немецкую школу, и дома у нас говорят только по-немецки. У нас даже чешской прислуги нет. Я сама с восемнадцати лет, значит еще совсем молодой, приехала сюда из Нижней Австрии, моя мать, правда, родом из Чехии. Но она никогда не говорила с нами по-чешски, вероятно, стеснялась отца, и у меня это, так сказать, вошло в плоть и кровь. Моих знаний чешского хватает только на то, чтобы объясниться с кондуктором или носильщиком.

— И вы не читаете чешских книг, чешских газет? У вас никогда не было потребности… я тоже отправила своего сына в Америку и Англию, чтобы он получил соответствующие знания, и в отношении языка также… Но раз ты родился здесь… Ах, что это я! Простите, пожалуйста.

— Нет, вы абсолютно правы. Только я от природы очень ленива. — Елена сделала виноватую капризную гримаску.

— Это действительно так, дорогая Елена, — вступил в разговор Александр, — и я нисколько не собираюсь оправдывать твою леность, но все же мне кажется, что не только личными наклонностями объясняется то, что ты и столько немцев в Чехии живут оторванно от чехов.

— Но, папа, вот тут ты ко мне несправедлив. Я не такая, как Ранкль. Он не выносит чехов, а я наоборот.

— Напрасно ты это подчеркиваешь. Я говорю не о шовинистах, они есть и среди чехов, и среди немцев. Я имею в виду именно тебя и таких, как ты: не шовинистов, а тех, кто по свойственным им равнодушию или лени не хотят ничего знать о другом народе, с которым живут бок о бок. А таких среди немецкой интеллигенции (с народом дело обстоит иначе) куда больше, чем среди чешской.

Профессор характерным движением сложил руки под бородой.

— Это одно из преимуществ маленьких народов. Видите ли, маленький народ для того, чтобы сохраниться, должен быть более деятельным. Больше работать. Больше знать. Наш учитель и историк Палацкий^{82} сказал: каждый сознательный чех должен работать втрое больше, чем представитель великого народа. Мы открываем себе доступ в мир только с помощью чужого языка. А вот нашему другу Стентону, как и всем англосаксам, ключ к полмиру положен уже в колыбель, чему можно только позавидовать.

— Что там за моей спиной поминают мое имя? — Услышав свою фамилию, Стентон обернулся и, слегка размахивая руками, подошел к группе у камина.

«Он похож на матроса или монтера в вечернем костюме», — подумала Ирена. Она быстро положила руку на плечо Александру.

Стентон только сейчас увидел ее. Его румяное лицо с ярко-голубыми глазами, осененными длинными ресницами, расплылось в радостной улыбке.

— Ах, мадам! — Он быстрым движением отбросил со лба непослушную прядь. — Честь имею кланяться. Я счастлив, что на этот раз так удачно вышло. Последний раз, когда я был в Праге, я, к сожалению, не застал вас и господина Рейтера.

Ирена видела его как сквозь туман.

— Я тоже очень рада, — услышала она свой ответ. Голос звучал неестественно. Неужели Валли это почувствовала? Почему выражение лица у нее стало такое вызывающе наивное? Ирена ласково кивнула ей.

— Как ты очаровательно придумала, Валли: гардении тебе очень к лицу. Дорогая, не посмотришь ли ты, где фрау фон Трейенфельс? А, вот и она! Милый, я думаю теперь можно садиться за стол.

XV

Ирена незаметно для окружающих устроила так, чтобы Стентон сидел не между ней и Валли, а между Еленой и женой профессора Масарика.