Прощание с мирной жизнью - [168]

— Так почему тогда полиция не задержала его? — спросила Оттилия своим кукольным голоском; она поглядела на Ранкля, который негодующе кашлянул. — Я просто хотела сказать, Фриц, для чего же тогда полиция?

— Чепуха! — Ранкль вытащил из кармана связку ключей и теперь постукивал ими. — Полиции следовало бы обуздать эту газету и прекратить начавшуюся травлю.

— Милый Фридрих, это звучит так, словно ты хочешь взять Гелузича под защиту. Это же феноменально. — Каролина повернулась к Ранклю спиной. — А что ты скажешь, Али? Ты еще не произнес ни звука. А тебе, как главе семьи, следовало бы прежде всех выразить свое мнение.

— До сих пор, дорогие мои, вы не дали мне этой возможности. К тому же я не в курсе того, о чем здесь речь.

— Он не в курсе! — Каролина в изнеможении опустилась на канапе. — Как это возможно! C’est fou. C’est complètement fou[87]. Ты не читал газет?

— Прочел только в поезде «Пильзнер тагблатт» и, когда приехал, «Абендцейтунг» с извещением о смерти. А вы, насколько я понял, говорили о какой-то заметке в чешской газете.

— Ты называешь это заметкой? Жирным шрифтом и на первой странице! Куда девалась газета? Дайте же ее Александру! А, она у Валли. Что, детка, перечитываешь? Нет, я не нахожу слов. Я бы на твоем месте сгорела со стыда.

— И что бы этим было достигнуто? — спросила Валли. Она прошла мимо с возмущением отвернувшейся от нее Каролины и протянула Александру газету. — На, д. д.! Вот, почитай этот страшный рассказ! Они уверяют, будто он меня бросил, но я первая дала ему отставку, это правда, д. д.!

— Дала отставку! У меня просто нет слов! Матерь божия, царица небесная! — Фрау Хёфльмайер схватила обе руки Каролины и, не выпуская, крепко жала их под аккомпанемент сочувственных восклицаний, долженствующих выразить ее ужас и соболезнование.

— Она меня уже ничем удивить не может! — прошептала Каролина.

Однако Ранкль не стерпел:

— Валли, неужели нельзя хотя бы в кругу близких, принимая во внимание чувство такта, проявленное ими… — Его речь была прервана нервным смехом Елены. Побагровев от ярости, он напустился на жену, которая тоже хихикнула. — Оттилия, ты, я вижу, тоже забылась?

На Оттилию напала икота. Каролина, кузина Хёфльмайер и Елена громко заговорили, перебивая друг друга.

Александр отошел в сторону и развернул газету — вечернюю чешскую газету, несколько броско оформленную, но в общем вполне серьезную. Одна статья была обведена чернильным карандашом.

Александр стал читать:

«Как мы недавно узнали, самоубийство майора интендантской службы Леопольда фон Врбата вызвано скрытыми причинами, на которые властями пока что наброшен покров молчания. Все же кое-что уже просочилось в публику: так, стало известно, что майор прибег к оружию, ибо был поставлен перед альтернативой — либо неуплата долгов и позор, либо фиктивная справка о недоброкачественности кожаной амуниции из последней поставки на армию. Пользуясь справками подобного рода, некий господин Г. делал миллионные дела. Господин Г. — фигура хорошо известная в определенных немецких салонах Праги. Он принадлежит к глашатаям активистского движения. И как таковой при каждом удобном случае выступает за вооружение Австрии; в то же время он считает вполне для себя возможным приобретать сотни тысяч комплектов вполне доброкачественной кожаной амуниции из интендантских складов и с огромным барышом продавать их за границу. Из цензурных соображений мы не считаем возможным сообщить другие подробности, но, по всей вероятности, общественность в скором времени будет полностью осведомлена об этой скандальной афере, ибо — по слухам — вопрос о ней будет внесен в парламент. Господин Г. со вчерашнего дня исчез из Праги. Ни его приходящая прислуга, ни швейцар того дома, где он снимал квартиру, — так сказать, тихое гнездышко (в котором и застрелился майор фон Врбата), ничего не знают о местопребывании господина Г. Надо полагать, столь же неожиданным оказался его отъезд и для молодой особы из лучшего немецкого общества, которая очутилась в положении покинутой невесты. Между прочим, она состоит в родстве с трагически покончившим счеты с жизнью майором».

Каролина дожидалась только той минуты, когда Александр положит газету.

— Ну? Что ты на это скажешь? Что ты думаешь делать? Что-то надо же делать. Нельзя ведь оставить бедного Польди неотомщенным. В конце концов он все же Врбата. Иначе он не найдет успокоения на том свете, я в этом уверена.

— Дорогая сестра, — хриплым голосом сказал Александр, голова у него кружилась, как после слишком быстрого катания с гор, — сперва я хотел бы все основательно обдумать.

— Обдумать! А как же бедняжка Польди?

— Бедняжке Польди торопиться некуда. Если тот свет, на котором, по твоим словам, он пребывает, выглядит так, как я это представляю, то Польди уже давно покоится вечным сном. Если же тот свет устроен соответственно твоему представлению, то Польди, как самоубийце, все равно придется еще тысячу лет гореть в огне чистилища, и я надеюсь только на то, что там ему удастся изжарить себе на обед вкусное жаркое. Впрочем, мне что-то не помнится, чтобы он был избалован проявлением родственных чувств с твоей стороны и вообще обласкан тобою. Хотя он и был прирожденным фон Врбата. А теперь мне надо к Ирене. Прощайте, господа!