Прощание с мирной жизнью - [157]

— Адриенна. Адриенна Рейтер.

— Рейтер? Чудно! Что бы, если бы меня так звали! А по имени как?

— Адриенна.

— Красиво. Адриана. Вот так и моя подружка Мицци себя называла, когда жила с профессором из Писека. Старый хрыч был, зато денежный. В конце концов его у Мицци в постели удар хватил. — Она рассмеялась пьяным смехом, и в глазах появился злой огонек, но тут же к ней опять вернулось добродушие. — Ну, так за что же тебя сцапали?

Адриенна рассказала. К ее удивлению, то, что она была арестована за политику, не произвело ни малейшего впечатления на Нелли.

— А, так вот вы какая!

Переход на «вы» и сострадательно-пренебрежительный взгляд, который последовал за этими словами, вогнали Адриенну в краску.

— А вы здесь за что? — спросила она, чтобы переменить разговор.

— Вы здесь за что, ха-ха-ха! За «нравы», девочка. По́ливка забрал меня, потому, как он говорит, у меня билет не в порядке. Билет у меня в порядке, будьте покойны! Но Поливка в субботу от меня ни шиша не получил. А как я могла его подмазать, раз я за всю неделю только пятерых мужчин приняла, да один еще платить не хотел. — Она замолчала. — Господи, да я вижу, для вас это китайская грамота. Правда. Ладно сейчас все как есть растолкую. Ну так вот, слушайте! — Она вытащила отложенную половинку сигареты, закурила и продолжала: — «Нравы» — это полиция нравов, знаете, та, что проверяет нас, девиц. Два раза в неделю мы обязаны ходить на врачебную проверку, да, да! И после осмотра нам пришлепывают печать на билет, удостоверяют, что мы здоровы, понимаете? И господин Поливка из «нравов» всегда получает с нас проценты, — тогда он на билет и не смотрит. Пусть смотрит… так вот, когда дела хороши, тогда дать не жалко, ну, а когда, к примеру, белеешь — так, ничего опасного, просто насморк или флюс и заработка нет, так с чего, спрашивается, этому старому борову пять крон выкладывать? В конце концов не для удовольствия господина Поливки я на панель выхожу, верно? Надо же и самой чем-то попользоваться, ну, к примеру, гуся на ужин поесть, или лакирки купить, или в синематограф сходить… скажите, вы тоже без ума от Вальдемара Псиландера? Я за него в огонь и в воду. Вы удивляетесь, да? Но, знаете, у таких, как мы, тоже сердце есть.

Заскрипел ключ в замке. Тюремщик, хмурый старик с красными веками и всклокоченной бородой, устремился в камеру и вырвал у захваченной врасплох Нелли еще дымящийся окурок, который она не успела раздавить.

— За это полагается десять крон штрафа. Марш к обер-комиссару, быстро! Ну, чего ждешь?

— В порядок себя привести можно, а? — Нелли с невозмутимым видом подтянула чулки и обдернула юбку. — Только, пожалуйста, не волнуйтесь. — Она похлопала Адриенну по плечу. — Прощайте, девочка, и не бойтесь! Ничего у них не выйдет. Да, да, я скоро вернусь. Что поделаешь, жизнь не мед, а? — И, вызывающе покачивая бедрами, она вышла из камеры.

XVII

Вместе с тюремщиком, накрывшим Нелли, вошла пожилая женщина в сером платье и в платке на голове. Пока длилась вышеописанная шумная сцена, она молча стояла у двери, и Адриенна не заметила ее. Теперь она подошла ближе. Из коридора доносился визгливый, злой голос Нелли, уже несколько приглушенный расстоянием.

— Что теперь ей будет? — спросила Адриенна.

Женщина, по-видимому, не расслышала.

— Ничего вам не будет, — проворчала она.

— Да я не о себе, а о Не… вот что сейчас увели.

Женщина пожала плечами. Она тяжело опустилась на табуретку, на которой до того сидела Нелли.

— Ничего вам не будет. Господам никогда ничего не бывает, — с озлоблением повторила она.

Тень от платка затемняла ее лицо. В глазах был враждебный огонек. Спустя немного она сдвинула назад платок. Он свалился ей на шею. На лбу у нее краснел свежий рубец.

Адриенна сразу узнала ее.

— Очень больно? Я все видела. Я была совсем близко от вас «У булгара».

Женщина встрепенулась.

— Что вы видели? Не могли вы ничего видеть. Я вас не знаю. И совсем я «У булгара» не была. — Она опять натянула платок на голову, спустила его на лоб. — Что вы ко мне пристали? — В ее словах слышались неприязнь и страх.

Адриенна почувствовала, как у нее горят щеки, как ей жжет глаза. Ах, вечно это недоверие!

— Не бойтесь меня. Ведь меня… меня тоже арестовали, — всхлипнув, прошептала она.

Женщина молчала, словно ничего не слышала. Неожиданно она нагнулась к Адриенне и сказала уже другим тоном:

— Я не хотела вас обидеть. Видела, вы раздавали листовки союза. Я вас знаю. Да только… когда идет борьба, никогда нельзя быть уверенной. — Движением головы она откинула со лба край платка. — Нет, конечно, есть такие, что честно стоят за рабочих. Просто у меня сейчас все в голове перепуталось. Теперь вы, конечно, думаете, я расстраиваюсь, что меня засадили. Мне на это наплевать. Да только у меня две девчонки, а если я завтра не выйду на работу, меня тут же выгонят, что тогда с детьми будет? Э, да что там, слезами горю не поможешь! — Она вытерла тыльной стороной руки глаза и улыбнулась. Теперь на лице у нее появилось то хорошо знакомое Адриенне материнское выражение, что и у пани Каливодовой.

Адриенна взяла в свои руки обе руки сотоварки по камере.