Прощание с мирной жизнью - [155]

— Э, да вы из идеалистов, наполовину философ, наполовину социалист.

Директор университетской типографии, доктор Холлан, быстрый, как ртуть, человек с острой бородкой а-ля Генрих IV, язвительно заметил:

— Вы заблуждаетесь, если хотите сказать, что философ не обращает внимания на практическую сторону дела. Как раз я, идеалист и ученый, хотел бы указать коллеге Рейтеру на аморальность идей, исповедуемых профессиональными союзами. Сколько ни в чем не повинных людей подвергает опасности такая вот забастовка! Пресса в наши дни — рупор общественного благополучия. Из прессы граждане узнают о своих правах и обязанностях, она предостерегает от опасностей и так далее. Кто парализует это средство…

— Совершенно верно! — проворчал Бишицкий.

Господин Холлан как будто сконфузился и потряс бородкой.

— Я только хотел сказать, что мы не должны быть причастны к этому злу.

Но когда Александр пожелал устраниться от руководящего участия в комиссии по переговорам, Бишицкий и Холлан громче всех запротестовали против такого его намерения.

— И речи быть не может! — кричал Бишицкий. — Если уж вести переговоры, то тут вы — самый подходящий человек. Вам господа из союза типографских рабочих скорее, чем кому-либо другому, пойдут навстречу.

— Верно, верно! — вторил ему Холлан и с изящным поклоном в сторону Александра прибавил: — Non nostrum tantas componere lites[80], придется уж, вам помочь!

Но когда Александр в переговорах с уполномоченными бастующих стал развивать либеральные идеи о необходимости взаимопонимания и о долге перед обществом как предпринимателей, так и рабочих, он и тут натолкнулся на резкий отпор.

— Мы встретились для обсуждения тарифного договора, — заявил один из бастующих, молодой парень с торчащими скулами и немного косым разрезом глаз, — отступиться от наших классовых интересов вы нас не уговорите.

Когда же Александр признал приемлемыми некоторые требования бастующих, но продолжал настаивать на праве предпринимателя брать на работу также и неорганизованных рабочих и в обострившемся споре упомянул о «свободе работодателя», тот же молодой рабочий с сдержанной неприязнью заявил:

— Давайте оставим в стороне высокие идеалы. Наше и ваше понятия о свободе не сходятся.

Переговоры ни к чему не привели. Доктор Холлан взмахнул щеточкой, зачесал наверх свою бороду а-ля Генрих IV, придав ей очень воинственный вид, и изрек:

— Идея профессиональных союзов совсем сбила их с толку. Quos deus perdere vult…[81]

Бишицкий торжествовал:

— Что я говорил. Урезонить эту шайку можно только с помощью силы.

Орган союза типографских рабочих «Графишер корреспондент» тоже писал, что предприниматели ведут переговоры только для того, чтобы оттянуть время, а сами готовят организованное подавление забастовки с помощью полиции. А под отчетом о безрезультатных переговорах было напечатано жирным шрифтом:

«И кто инсценировал эту комедию? Либерал! Один из тех, у кого с уст не сходят красивые слова о социальных чувствах и прогрессе!»

— Между этими радикалами справа и слева я сам себе кажусь иногда пловцом, попавшим в водоворот, образованный двумя противоположными течениями, — жаловался Александр Ирене после одной конференции, с которой, как было заранее условлено, она вызвала его телефонным звонком. — На мое счастье, у меня есть ангел-хранитель, чтобы вытащить меня из водоворота. — Он привлек к себе Ирену.

XV

Услышав телефонный звонок, они вздрогнули. Ирена подняла трубку.

— Александр, тебя.

— Кто?

— Какой-то ужасно длинный титул: обер-секретарь президиума управления полицией или что-то в этом роде.

Беря трубку, Александр не мог подавить чувство раздражения. Ирена нежно прижалась лбом к его плечу.

— Не везет нам, дорогая, — сказал он, понизив голос и прикрыв рукой трубку. — Всю неделю сплошь до поздней ночи эти проклятые заседания, наконец-то хитростью освободили себе вечер, и вот… — Он снял руку с трубки. — Алло? Что угодно?

Подобострастный голос попросил минутку обождать — начальник полиции, надворный советник Кржикава, хочет лично переговорить с господином Рейтером.

— Я к вашим услугам, — холодно ответил Александр и на вопросительный взгляд Ирены шепнул: — Опять, конечно, по поводу забастовки. С ума сойти!

— Не принимай забастовку так близко к сердцу. Я уже хотела тебе сказать.

— Да разве я принимаю близко к сердцу?

— Ну, я тоже кое-что заметила.

— Да? В таком случае… — Александр не докончил. Трубку уже взял начальник полиции. Ирена увидела, что Александр быстро поднял и сдвинул брови: — Извините, как вы сказали? — переспросил он. — Моя внучка? Да, я просто… значит… нет, нет, господин надворный советник, вероятно, это так, девочка немножко, как бы лучше выразиться… да, совершенно верно, молодое вино всегда бродит. Конечно, господин надворный советник, я сию минуту. Как вы сказали?.. Вы очень любезны, чрезвычайно признателен, господин надворный советник. Да, конечно, я ее заберу. Еще раз спасибо. Честь имею! — Он повесил трубку и провел рукой по лицу.

— Что-то с Адриенной?

— Да. Представь себе, ее арестовали. Во время уличных беспорядков, вместе с несколькими забастовщиками, разумеется. Собственно, ее должны были бы наказать согласно «Грамоте о розгах». Нет, не розгами, это просто так называется, еще с давних времен, — теперь наказывают арестом и, как знать, может, девочке было бы полезно провести ночь за решеткой. Но Кржикава говорит, что, заботясь о доброй славе нашей семьи, хочет замять это дело. Он предлагает мне заехать за арестованной и забрать ее домой, — не везет сегодня нам с тобой.