Прощание с мирной жизнью - [154]

По ту сторону цепи жандармов поднялся многоголосый рев. Атмосфера накалилась. Раздался пронзительный свисток. Вслед за ним — звон металла. Полицейские обнажили шашки. Опять свисток. И громкий голос: «Именем закона — предлагаю разойтись!»

Крики, топот, полнейший хаос.

Женщина, крикнувшая раньше, опять завопила:

— Безобразие! Безобразие! Звери! С оружием против мирных людей!

Адриенна увидела лицо кричавшей. Морщинистое, озабоченное материнское лицо, одновременно и искаженное, и одухотворенное сильным волнением.

Оглушительный рев. Где Роберт? Что здесь творится?

Вдруг Адриенна увидела четырехугольный предмет, который медленно пролетел по воздуху. Раньше чем до ее сознания дошло, что это вывороченный из мостовой камень, она услышала резкий треск. Наступила мертвая тишина, затем раздались панические крики:

— Стреляют! Помогите! Сволочи!

Все бросились бежать. Адриенна тоже побежала, вернее, бежали ноги помимо ее воли. Сбоку в толпу врезались конные и плашмя били бегущих шашками. «Какие глухие звуки», — подумала Адриенна. Кто-то рядом с ней споткнулся и упал. Перед глазами Адриенны встала картина смерти подмастерья Вондрака.

Она хотела нагнуться к упавшему, но толпа увлекла ее.

Женщина с морщинистым матерински озабоченным лицом опять мелькнула в толпе. Она бежала, глядя невидящими глазами, прямо на конного полицейского. Он приподнялся на стременах и ударил ее хлыстом. Женщина зашаталась, хватая руками воздух.

Адриенна ощутила прилив никогда до того не испытанной слепой ненависти, в голове была только одна мысль: «Сорвать полицейского с лошади!» Вдруг она почувствовала толчок, кто-то схватил ее за обе руки и оттащил назад.

— Роберт! На помощь!

Рука в грубой шерстяной перчатке ударила ее по губам, не очень сильно, но у нее потемнело в глазах.

XIV

Александр и Ирена уже полгода были вместе, но совместная жизнь все еще пленяла его своей новизной, казалась ему неправдоподобно прекрасной.

«Великое событие его жизни» — Ирена — поглощало его почти целиком, остаток своих сил и интересов он отдавал своей работе о чешско-немецком конфликте. После Нового года опять должны были начаться переговоры об уравнении в правах немецкого и чешского языков. Один из той группы немецких депутатов, которые были выбраны для участия в этих переговорах, попросил Александра изложить в докладной записке свои мысли о реформе ведомственных предписаний о языке. Рукопись была почти закончена, но под пером Александра докладная записка переросла в объемистое исследование об истории немецко-чешских отношений начиная с 1848 года. Александр подумывал о выпуске книги, но это требовало дополнительной работы и значительно больше времени, чем то, которое Александр предполагал затратить сначала.

В то же время переписка с Зельмейером вдруг сильно распухла. В эльзасском городке Цаберн некий прусский лейтенант^{77} спровоцировал жестокие столкновения между военными и гражданским населением, что вызвало бурный отклик во Франции и Германии. Венская военная партия воспользовалась обострением франко-немецких отношений, чтобы снова разжечь костер на Балканах: австрийские войска должны занять Албанию, и тогда Сербия окажется в клещах. Зельмейер стал во главе выступивших против этого проекта либеральных депутатов палаты господ и, как обычно в таких случаях, бомбардировал Александра запросами и отчетами, посылал ему свои статьи и наброски речей и требовал критики и советов.

Под давлением таких обстоятельств Александр сначала не уделил достаточного внимания забастовке типографских рабочих. Ничего страшного! Пустяковое дело, о котором весьма нудно было доложено на заседании Объединения издателей и которое можно было спокойно поручить без всякого шума уладить Майбауму.

Однако вскоре картина изменилась. Инцидент, к которому Александр проявлял лишь поверхностный интерес, считая, что ликвидация его вполне по силам административным талантам Майбаума, превратился в политическое выступление крупного масштаба, бурное и волнующее. Александру пришлось принять участие в экстренных заседаниях Объединения издателей. Он был втянут в горячие дебаты о мерах, необходимых для разрешения конфликта. Ему пришлось вести переговоры с делегациями бастующих, посетить директора полиции и наместника. При этом он мучился от несоответствия велений совести с интересами предпринимателя.

— Вы избаловали рабочих! — разозлился на него толстяк Бишицкий, владелец большой типографии, когда Александр высказался против применения силы и за мирное разрешение конфликта на основе взаимных уступок. — Вы потворствуете бунтовщикам, избивающим тех, кто согласился работать, и поджигающим типографии. Нет, нет, эту банду подстрекают социалисты. Полумерами тут не поможешь. Нужен кулак. — И Бишицкий, выразительно стукнув, положил на стол свои руки, поросшие черными волосами. — Арестовать зачинщиков! Запретить профессиональные союзы! В случае надобности дать небольшой залп. Этой сволочи только такой язык и понятен.

Все в Бишицком было антипатично Александру: дряблое, как у больных печенью, лицо, неуклюжие движения и дух нетерпимости.

— Вы выбрали для себя неподходящую родину, коллега, — холодно ответил он. — Вам надо было родиться в Санкт-Петербурге. Там конфликты с рабочими улаживают с помощью казацких нагаек — что, впрочем, ведет к революционным вспышкам. Для меня как одно, так и другое только признак варварства. Мне, живущему в двадцатом веке, хотелось бы наладить наши общественные отношения, применяя более цивилизованные методы — взаимное понимание и сотрудничество.