Прощание с мирной жизнью - [134]

— Ты знаком с нашим трубадуром? — быстро спросила Валли.

— Собственно говоря, нет. Просто сегодня утром мы встретились на почте, и я кое-что перевел ему. Он англичанин.

— Пардон, он американец, — заметил Франк, весело улыбнувшись, — корреспондент нескольких больших газет, он интересуется славянским вопросом, особенно чешско-австрийскими отношениями. Им опубликован труд о средневековом Моравском государстве^{70} и его возможном возрождении…

Валли взяла у него из рук солонку, которую он все еще вертел.

— Хватит, все эти подробности нам не интересны. Лучше скажите, как его зовут?

— Стентон. Мистер Джордж Ирвинг Стентон.

— Он водит автомобиль? Занимается боксом? Ездит на неоседланных лошадях? Холост он или женат?

— Валли, ну как же так можно? — покраснев, остановила ее Ирена. Никогда еще не казалась она Александру такой чистой, такой по-новому красивой.

VII

Прокричал петух. Еще не совсем проснувшись, Ирена повернулась на другой бок, зарылась лицом в подушку. Тепло и полудремота не отпускали ее. На мгновение ей показалось, что, пока еще не ушел сон, можно его удержать и натянуть на себя, как сползшее одеяло, — но сон ускользнул, окончательно пропал.

Жаль, такой был хороший сон! Она переезжала на неустойчивой лодке небольшое озеро, поросшее кувшинками, от которых тянуло сладким запахом. Сладким запахом и увяданием. Как раз так пахли те духи, которые перед своим первым свиданием Ирена стащила в аптекарском магазине на углу, куда ее послала за валерьяновыми каплями приемная мать. Духи назывались «Caprice d’Automne», Produit parisien[69] — в синем с золотом флакончике, в форме кегли (разве можно забыть?). Потом несколько навязчивый запах вдруг напомнил Ирене ее проступок, ей стало стыдно, и она убежала от своего кавалера. А если бы она не убежала, вся ее жизнь, возможно, сложилась бы иначе; да, тогда она, вероятно, стала бы женой того милого, застенчивого доктора, а не женой Курта Клауди… но сейчас все равно уже поздно…

— Поздно? Который может быть час?

Ирена прислушалась к проникавшим снаружи неопределенным шорохам. Опять прокричал петух. Странно! Ирена подняла голову. В комнате царила серая полутьма, но между планками жалюзи просачивался белый дневной свет. И что это за привычка у Курта всегда спать с закрытыми окнами и спущенными жалюзи! Но — как это случилось, что она опять у Клауди?

Сердце замерло, а потом забилось, как сумасшедшее. Между тем глаза привыкли к сумеречному серому свету, взор Ирены беспомощно блуждал по комнате — от точеных колонок в ногах кровати к шкафам, похожим на караульные будки, к дивану, покрытому шкурой белого медведя.

«Боже мой, где я? — не могла понять Ирена. И вдруг до ее сознания дошло: — В Таборе. В помещичьем доме, совсем близко от города». Чувство счастья и облегчения с такой силой охватило Ирену, что у нее даже брызнули из глаз слезы. Она вскочила с кровати и побежала к дверям. На полдороге она вспомнила, что Александр собирался встать с рассветом и объехать всю местность, отведенную под маневры. Она вернулась и подняла жалюзи.

Набросив на плечи платок, босиком, в одной ночной рубашке, села она на подоконник и подставила лицо теплому, но уже не жгучему осеннему солнцу. Время от времени она подносила ладонь к глазам и оглядывала местность. Слева вид закрывали заросли колючего кустарника, прямо и справа простирался запущенный парк: обсаженная кустами лужайка, сосновый лесочек, березки. На лужайке еще доцветали запоздалые колокольчики, ромашки и тысячелистник. С карниза над окном спускался на длинной паутине паук. «Утренний паук принесет много мук…» Да ведь сейчас уже день. «Дождь или вёдро?» Летали семена одуванчика. Птица, одна-единственная, щебетала: «Ти-ри-ли, ти-ри-ли», — только эти три нотки. Бук был уже весь в осеннем золоте. Время от времени с ветки срывался желтый лист и плавно опускался на землю. К чувству счастья примешивался неизвестно откуда и почему взявшийся привкус горечи.

«Ах, как грустно, что всему приходит конец! — вздохнула Ирена. — Что ничто не вечно!.. Фу, какая я глупая! — тут же рассердилась она на себя. — Ведь мне же сейчас лучше, чем прежде! Он меня любит, балует! — Но сердце по-прежнему сжимала и не отпускала тоска. — Нельзя же и дальше так бездельничать, сидеть неумытой, непричесанной, — решила она. — Надо часа два погулять. Обязательно надо. Может, и Валли пойдет».

Она стояла в дверях комнаты Валли. Валли в костюме и шляпе, с письмом в руке сидела на кровати. Увидя Ирену, она сделала быстрое движение, словно хотела сунуть письмо под подушку, но не сунула.

— Ах, Ирена, как ты меня испугала! — сказала она. — Нет, нет, пожалуйста, не уходи. У меня нет секретов. Правду говоря, я даже хотела пойти к тебе, чтобы ты прочитала это сумасшедшее письмо… на, прочитай, прочитай! — настаивала она, когда Ирена, не взяв записки, спрятала руки за спину. — Я хочу знать, что ты об этом думаешь. Что ты мне посоветуешь.

Нехотя взяла Ирена листок полотняной бумаги цвета слоновой кости. Она прочитала:

«Дорогая фрейлейн Рейтер, я узнала, что вы в Таборе, где нахожусь и я (в гостинице «У чаши»). Хотя наше знакомство было непродолжительным и оказалось не очень благоприятным, во всяком случае для меня, все же я смею думать, что вы знаете меня как женщину достаточно разумную и выдержанную и поэтому без колебаний согласитесь принять мое приглашение и посетить меня в гостинице сегодня между тремя и четырьмя. Или я переоценила вас, сочтя за человека незаурядного и смелого? Надеюсь, что такое разочарование не постигнет преданную вам Амальтею Арндтем».