Прощание с мирной жизнью - [133]

— Enfant terrible![68] — Александр обернулся. Ульрика Ранкенштейн подходила к нему. Но теперь она была уже не с супругой председателя суда, а с худощавым, гладко выбритым офицером в очках без оправы. У него был очень умный взгляд, и, если бы не военный мундир, Александр принял бы его за химика или архитектора.

— Где же ваши дамы? — спросила графиня. — Неужели они сбежали от меня? Ах, простите, вы незнакомы: майор Брук, начальник военной канцелярии престолонаследника; господин Рейтер, крупный издатель и антимилитарист. Я ведь не ошибаюсь?

Александр склонил голову набок и, прищурившись, смотрел вдаль.

— Нисколько, сударыня, конечно, если понимать под антимилитаристом того, кто против безумных замыслов известной…

Он остановился, подыскивая, как бы ему обойти то слово, которое вертелось у него на языке, но тут это слово произнесла графиня.

— Военной партии, вы ведь это хотели сказать? — Она обратилась к офицеру. — Видите, господин майор! Кошке во всяком клубочке шерсти чудится мышь, а истинному антимилитаристу всюду чудится призрак военной партии. Достаточно кашлянуть начальнику генерального штаба, и им уже мерещится, что замышляется война. Пари держу, что и вы, майор, попали у этих господ на черную доску.

— В этом вы с известной точки зрения правы. — Офицер точно рассчитанным движением, словно манипулируя измерительным инструментом, поправил очки. — Да, мы, вышедшие из школы Конрада Гётцендорфа, считаем благодушие злом и хотим любыми средствами вытравить его из армии. Значит, мы вызываем брожение. Как дрожжи в тесте.

Майор Брук сказал это очень трезвым тоном, в его строго сжатых губах, в манере говорить и держаться было что-то неавстрийское. Но разве это обязательно порок, разве это опасно? Александр сдвинул брови.

— Излишек дрожжей портит тесто, — сказал он наконец.

Графиня разразилась громким солдатским смехом: «Хо-хо-хо».

Майор Брук опять тем же точным движением поправил на носу очки.

— При лечении запущенной болезни прибегают к сильным средствам, — заявил он менторским тоном, словно обсуждалась тактическая задача. — Но можно взглянуть на это и иначе. Я думаю так: в других государствах революция часто воспринимается только как неизбежная реформа, а у нас, в Австрии, даже в реформе есть что-то от авантюры. Возможно, что мы действительно потрясаем основы, накачивая в нашу армию современную динамичность, в армию, которая уже давно превратилась в вооруженное чиновничество, придавленное тяжестью бесчисленных поражений.

Майор продолжал в том же духе. Александр внимательно слушал его и искренне пожалел, когда в разговор вмешалась графиня и потащила Брука ловить новых членов для дамского комитета.

Александр мысленно еще продолжал неожиданно оборвавшийся разговор и не сразу нашел тот стол на эстраде, за которым сидели его дамы в обществе Гелузича и Франка.

— Алло, д. д.! Сюда! — крикнула ему Валли. — Ну что ты скажешь о майоре Бруке? — спросила она, когда Александр придвинул стул и сел. — Марко рассказывает о нем настоящие чудеса.

— Да, дорогой дядюшка, после того, что мы слышали от господина Гелузича, нам особенно любопытно узнать ваше впечатление, — поддержал ее Франк. — Вы тоже находите, что в майоре Бруке есть что-то гениальное?

— Гениальное? — Александр вертел в руках солонку. — Ну знаете, сразу давать такие оценки!

— Вы совершенно правы, — согласился Гелузич. — Но уже по первому впечатлению вы могли судить, что майор Брук — человек незаурядного ума.

— Во всяком случае, он производит впечатление офицера нового типа и уже поэтому интересен. Не прежний рубака, но и не ученый в военном мундире, скорее… я не знаю, как мне лучше объяснить свою мысль… в нем есть что-то от инженера и наряду с этим от художника, нет, от художника — это много сказано, а от актера — опять-таки маловато, может быть, правильнее всего сказать — офицер, «одержимый политикой». У нас в Австрии офицеров такого типа еще не было. Может быть, потому с первого раза это нас так поражает и вызывает недовольство.

— Это просто гениально, дядюшка, — воскликнул Франк; от возбуждения ему не сиделось на стуле. — Может, вы разовьете вашу мысль, особенно с психологической точки зрения.

Франк, пока говорил, вынул из бывших в пределе его досягаемости спичечниц все спички и переломал их. Александр пододвинул ему солонку.

— Может, поговорим позже. А сейчас, мне кажется, надо заняться нашими дамами.

— Золотые слова, д. д., — Валли театрально вздохнула. — Просто срам так пренебрегать вашими обязанностями кавалеров. Да, просто срам, — повторила она в ответ на протестующий жест Гелузича. — Это даже совсем чужие люди заметили. Хотя бы вон тот юноша: пока мы сидели здесь одни, он все время вздыхал и смотрел на нас.

— Что ты, Валли, — возразила Ирена, — мы его совсем не интересуем. Он даже не посмотрел в нашу сторону.

— Это не делают явно, Ирена! А впрочем, он спешит наверстать упущенное.

Сидевший в небрежной позе за одним из соседних столиков молодой человек встал. Широкоплечий, высокий, он был похож на спортсмена. Сунув руки в карманы, он слегка подтянул брюки. Широкий грубошерстный костюм производил впечатление не нового и все же был элегантен. На левый висок спустилась непокорная каштановая прядь. Молодой человек поднял голову, взгляд его упал на Ирену. Он покраснел и неловко вынул руки из карманов. Казалось, он только теперь заметил остальных. Слегка поклонившись Александру, он повернулся и ушел.