Прощание с ангелами - [96]

— А способен ли Томас Марула вообще руководить школой? — спросил он.

Маленький толстый Кончинский только заморгал.

— В чем виноват директор, если его заместитель совершил подлость?

— Ну, например, в том, что он не сигнализировал вовремя…

Кончинский покачал головой, улыбнулся чуть насмешливо, как показалось Неймюллеру. Это его рассердило. Кончинский вечно заступается за Томаса, подумал он, будем надеяться, что они с Томасом не заодно.

— Ридман был заместителем и в ту пору, когда ты там директорствовал. Ты уверен, что мог бы помешать предательству?

Настал черед Неймюллера насмешливо улыбнуться.

— Во-первых, — начал он, — при мне Ридман никуда не сбегал, а во-вторых, как ты объяснишь тот факт, что Ридман по представлению месткома и особенно директора школы был выдвинут на медаль и действительно получил ее к Первому мая, после чего ровно через три недели выступил по РИАС с заявлением: «У директора школы большое и отзывчивое сердце»?

Кончинский встал, прошелся по комнате и остановился у окна, как стоял перед тем Неймюллер. Инспектор заметил неуверенность Кончинского и с новым жаром пошел в атаку.

— Я не упрекаю Томаса Марулу в злонамеренности, никоим образом не упрекаю, но мне сдается, что с политической точки зрения он слишком наивен, слишком легковерен, его любой может обвести вокруг пальца.

— Мне все же нравится, как он работает. Я еще пока не встречал директора, который бы так старался подвести научную базу под каждый шаг своей практической работы. Без этой предпосылки ничего, кроме глупого оригинальничания, не получится.

Оба переглянулись. Кончинский уже высказывался однажды в этом духе, когда шел спор относительно кабинетной системы.

— Ты думаешь, я что-нибудь имею против Томаса?

— Я думаю, нам сейчас лучше всего поехать в школу, — ответил Кончинский.

5

Томас мыл руки, когда в кабинет к нему вошли Неймюллер и Кончинский.

— А, высокие гости.

Ирония, на взгляд Неймюллера, не совсем уместная в устах директора.

— У тебя найдется для нас несколько минут? — спросил Кончинский.

— Не могу же я выставить вас.

Кончинский сел, не дожидаясь приглашения. Томас еще не видел, чтобы Кончинский долго стоял.

— Разговоры стоя носят безличный характер, — сказал Кончинский. У него отекали ноги, и всякий раз, когда ему приводилось с кем-нибудь разговаривать стоя, он искал глазами, куда бы присесть. Собеседников это сбивало с толку, им казалось, что он вовсе не слушает.

Сел и Неймюллер. Когда он положил руку на подлокотник, подлокотник отвалился. Он поднял его с полу и попытался приладить снова. Томас уже понял, что приехали они неспроста. До сих пор Неймюллер и Кончинский являлись к нему порознь. Томас вспомнил, вчера в городском совете одна сотрудница говорила ему, будто Кончинский в Праге. Он спросил Кончинского, когда тот вернулся.

— Три дня назад.

Значит, незачем было ходить к Герберту. Не исключено, что Герберт еще вчера переговорил с Неймюллером и что оба они, секретарь и инспектор, затем к нему и приехали. Поток «К» и спецклассы. Томас не знал, как лучше — самому начать разговор или выждать.

Подумав, он решил выждать и принялся наблюдать, как колдует Неймюллер над подлокотником.

— Теперь ты сам видишь, — сказал он, — что нам позарез нужна новая мебель.

Неймюллер поглядел на Кончинского, но тот не выказывал ни малейших поползновений заговорить. Он и вообще славился как великий молчальник. И своим молчанием заставлял говорить других, подстрекал, вызывал на откровенность.

Неймюллер не любил долгих предисловий. Охотней всего он спросил бы напрямик: «Что творится у тебя в школе? Куда ты смотришь?» Но боялся ляпнуть что-нибудь лишнее.

— Нам интересно было бы узнать, как последнее время обстоят дела у тебя в школе, — сказал он. — Какие у тебя затруднения? Какие планы на будущее?

Кажущаяся безобидность вопросов не обманула Томаса. И он не собирался выкладывать свои карты, пока не выяснит, куда клонит Неймюллер.

— Меня как директора слишком заедают хозяйственные вопросы. Порой я даже не знаю, кто я такой — то ли первый педагог, то ли завхоз, то ли управляющий, то ли делопроизводитель, то ли директор. Один человек не может быть всем сразу. А тут еще Ридман не ходит…

Неймюллер глянул на Кончинского. Томас перехватил этот взгляд и тоже повернулся к секретарю.

— Нет, здесь нужны коренные перемены, — продолжал Томас. — Подавляющее большинство хозяйственных вопросов не должно входить в компетенцию директора. Ими вполне мог бы заняться хозотдел городского совета. Ну, например, сохранением материальных ценностей.

— А куда делся Ридман? — спросил Кончинский.

— Болен.

— Давно?

— Четыре дня.

— Справка от врача есть?

— Есть.

— И что с ним?

— Гастрит.

Неосведомленность Томаса, наивность его ответов вывели Неймюллера из терпения. Он неосторожно положил руку на подлокотник, подлокотник снова отвалился, отчего Неймюллер окончательно рассвирепел. Он поднял упавшую деревяшку и положил ее на стол.

— Твой заместитель произнес целую речь о гастрите, — сказал Неймюллер. — А известно ли тебе где? По РИАС.

— Не может быть.

Это было сказано только от неожиданности. На деле Томас знал, что это вполне может быть, что может быть решительно все.