Прощание с ангелами - [24]

Если два дня назад Рут возлагала на Макса все свои упования, видела в нем последний шанс пробиться к отцу, то теперь, оказавшись в Мюнхингене, она вдруг не могла решиться на встречу. Она спрашивала себя, а есть ли у нее право просить деверя ходатайствовать за отца, просить теолога за коммуниста. Тезис — и антитезис. Нет, не так, просто человек — и человек. И оба наделены равным правом жить свободно. Каждый по-своему, но свободно.

Она лишь дважды встречалась с деверем, тогда, на свадьбе, и второй раз — сравнительно недавно, когда Макс вскоре после ареста отца посетил Халленбах. Сперва Макс отклонил приглашение ректора, которое тот послал ему по совету Герберта, ее мужа, а потом вдруг взял да и приехал, никак не объяснив, почему он передумал. Она знала, что у Макса были после этой лекции неприятности. Ей рассказывал Герберт. На два последних письма, которые она ему писала, Макс не ответил. Он и вообще, насколько она его знала, был человеком сдержанным.

Отношение ее к Максу было довольно своеобразным, в двух словах и не определишь, тут неразрывно сплелись и преклонение и робость. Когда Макс говорил, казалось, будто он обращается к ним из другого мира, доступного в силу своей одухотворенности лишь немногим, порой же он казался беспомощным как дитя. Странный он был человек, но Рут влекло к нему. И она не сомневалась, что он поможет, если его попросить. А попросить надо. У нее не осталось другого выхода.

Она занесла чемодан в свою маленькую комнату и, не распаковывая его, снова вышла на улицу через холл, где хозяин поклонился и поглядел на нее — с некоторым любопытством, как ей показалось. Должно быть, успел заглянуть в бланк.

Она пошла вниз по лестнице, в сторону театра, оттягивая время, остановилась перед театральной афишей, прочла весь репертуар без интереса, только потому, что привыкла читать афиши. Прочла: «В ожидании Годо», «На дне» и «Трамвай «Желание», потом вдруг повернулась, так и не восприняв прочитанного, и тотчас забыла про афишу, поискала стоянку такси, спросила у прохожего, бегом, словно опаздывала на поезд, бросилась к стоянке и сказала шоферу, открывшему дверцу: «Пожалуйста, Блуменштрассе, девять». Сидя в машине, она вновь исполнилась надежды и впервые за все время пребывания здесь почувствовала себя немного счастливее. Макс казался ей надежным прибежищем, и она почти любила его за это.

3

Неожиданно увидев перед собой Рут, Макс не на шутку обрадовался. Это внезапное появление заставило его отбросить привычную сдержанность по отношению к ней. Он схватил ее за руку и не выпускал до тех пор, покуда оба они не прошли в каминную — экзотическое обиталище с масками и барабаном из Центральной Африки, с арабскими коврами, шкурой леопарда и пуфиком верблюжьей шерсти.

— Я очень рад.

Она видела, что он и в самом деле рад. Когда он сел перед ней на верблюжий пуфик, подавшись немного вперед, прижав локти к бедрам, пожалуй чуть коротковатым, привычно сложив ладони и обратив к ней лицо, она подумала, что ничего не могло быть проще: прийти к нему и попросить, чтобы он помог ей добиться разрешения. Макс, на ее взгляд, совсем не напоминал братьев, был меньше ростом, чем Томас и Герберт, со склонностью к полноте.

— Я тоже очень рада, — начала Рут. — Мы так редко видимся, а в этом году — уже второй раз.

Пустые, ничего не значащие слова. Она сама на себя рассердилась. Ей вдруг стало страшно просить Макса о том, ради чего она сюда приехала. Она судорожно подыскивала тему для разговора, обводя глазами комнату.

— Леопарда я убил сам.

На это Рут:

— Вот уж не ожидала от тебя такой светской прыти.

Она улыбнулась. Макс не понял, что прячется за ее улыбкой — ирония или наивность. Но ему было приятно смотреть, как она улыбается. Губы Рут бог весть почему вдруг напомнили ему «Незнакомку из Сены», в которую он семнадцати лет был влюблен, иначе говоря, наклеил портрет этой женщины — или этой девушки — на первую страницу своего дневника.

«Безмолвная благодать кроткого и чистого лица одевает меня белым покрывалом и уводит от мира холодного и мрачного».

— Как правило, мы очень мало осведомлены о мире других, — сказал Макс. — Это проблема коммуникации в целом. Знамение нашего времени.

Ей не понравился его менторский тон. Она подыскивала переход, чтобы сказать наконец-то, ради чего она приехала. Но Макс не дал ей такой возможности, он вдруг засуетился, накрыл стол, принялся колдовать на кухне, решительнейшим образом отказался от ее помощи, отвел ее назад в каминную, распахнул дверь кабинета и предложил ей оглядеться там.

— В чуждом тебе мире, — сказал он. — Кстати, на письменном столе ты найдешь кое-что из родного тебе мира. — С этими словами он снова ушел на кухню, оставив ее одну.

«Он даже не спросил, зачем я приехала».

Рут была разочарована.

Между Максом и ее отцом — Рут это знала — уже лет десять с лишком существовали отношения почти дружеские. Рут не могла понять, как ее отец, не окончивший даже средней школы, не говоря об университете, сумел обворожить профессора теологии, для которого рассуждать на философские темы проще, чем для нее — о сказках братьев Гримм, не могла понять, что заставляет Макса просиживать с ним ночи напролет. Смешно было наблюдать, как они горбятся над шахматной доской, часами не раскрывая рта, словно в мире для них не существует ничего, кроме шахмат, которые на деле служили лишь предлогом снова встретиться и поспорить друг с другом, забывая во внезапном порыве про игру и даже не доводя ее до конца.