Прощание с ангелами - [23]

Шрифт
Интервал

Теперь Вестфалю, напротив, хотелось остаться одному. Ротмистр вдруг начал вызывать у него отвращение.

— Я бы заснул.

— Только без фокусов. По крайности дождитесь, пока меня сменят.

Ротмистр вышел, запер дверь и еще разок толкнул ее, чтобы проверить, все ли в порядке.

Вестфаль неотступно глядел на дверь. С улицы донесся рев тяжелого грузовика, по прутьям решетки скользнул свет прожектора, да так стремительно, что глаза этого почти не уловили.

Все его мысли опять сосредоточились на одном: побег.

РАСКОЛ

1

В этот день Макс отказывал всем, даже друзей просил не беспокоить его и не являться по случаю годовщины его первого богослужения. Он испытывал потребность в одиночестве, «в изоляции», как он выражался, чтобы обрести самого себя. В нем нарастало чувство неуверенности, почти страха, что теперь он вовсе не сумеет ответить или ответит лишь ошибочно на основной вопрос своего мышления о взаимозависимости бога и вселенной, вопрос, который в бытность его миссионерским учеником и абитуриентом не представлял для него никаких трудностей. Где-то же должна находиться отправная точка, с которой можно продолжить нить рассуждений. И однако ему казалось, что еще никогда в жизни он не был так удален от этой точки.

Газеты, которые лично прислал епископ, он разложил перед собой на письменном столе. Нет, он совсем не стремился — и вдобавок так неожиданно — оказаться в центре внимания этой расколотой страны: славословия герою в одной ее части, нападки в другой, той, которую он, несмотря на все нападки, несмотря ни на что, считал своей.

Разумеется — сейчас у него не оставалось сомнений, — он допустил ошибку, приняв приглашение выступить с лекцией в Халленбахском университете. Епископ так ему и сказал:

«Просто диву даешься, как часто соприкасаются высокий интеллект и наивность. Однако я даже мысли не допускаю, будто вы столь уж неразумны и не сознаете, что скорее поддерживаете врагов нашей святой церкви, нежели ее приверженцев».

«Я, ваше преосвященство, пытаюсь отыскать путь между двумя полюсами, из коих один, атеизм, отрицает бога, другой же, догматическое верование, презирает мир как излишний этап на пути к богу».

И тогда епископ протянул ему газеты, две стопки — восточная и западная, где нужные статьи были отчеркнуты красным карандашом:

«Прочтите».

«Я и так знаю, что говорят обо мне журналисты».

«И все же прочтите».

«Газеты, ваше преосвященство, не есть окончательное мерило».

«Тем более не следует иметь с ними дело».

«Не я бегал за журналистами, а они за мной».

«Не все ли равно в результате?»

Тут он ничего не ответил, проглотил упрек молча, как и намеки епископа на характер его лекций по философии веры.

«Я неоднократно задавался вопросом, дорогой друг, что больше всего завораживает, больше всего соблазняет в ваших лекциях и печатных трудах — слова ли, содержание или всего лишь блеск вашего красноречия. На мой взгляд, вы более поэт, нежели ученый, профессор. Знаете, что сказал мне недавно человек, побывавший на вашей лекции? «Меня попросту испугало, как студенты встречали профессора: топот, аплодисменты, выкрики. Мне почудилось, будто я попал на концерт битлов. В роли звезды — профессор теологии. Не знаю только, во имя чего это свершается, то ли во имя истины, то ли во имя тщеславия».

Макс резким движением отодвинул газеты, так что некоторые упали на пол. Истина или тщеславие? Уж эту реплику епископ наверняка присочинил сам, можно не сомневаться, он просто построил ее так, чтобы она выглядела как чье-то высказывание. Хорошо, допустим, он действительно тщеславен. И ему доставляет удовольствие пройти от дверей аудитории к кафедре сквозь ряды восторженно приветствующих студентов. А потом стоять на кафедре перед переполненным залом и едва заметным движением руки устанавливать тишину. В такие минуты он не мог полностью освободиться от радостного, если хотите от тщеславного, чувства. Но в какой мере подобное чувство нарушало истинность его мышления? И не следовало ли восторги и одобрение студентов приписать тому обстоятельству, что он, неустанно ищущий, показал им возможность отыскать ту точку, с которой бог и мир представляются взаимосвязанными, так что, не слившись с одним, нельзя прийти и к обладанию другим. Нельзя стать совершенным христианином, не став до конца человеком.

Он нагнулся, тяжело, чуть неуклюже поднял газеты и, сам того не сознавая, снова разложил их на две стопки — Восток и Запад.

2

Рут решила оставить машину в Нюртенштейне, а в Мюнхинген, где живет Макс Марула, поехать на поезде. Так она чувствовала себя более спокойно и независимо. Поездка за рулем по непривычной дороге с первой минуты лишила бы ее уверенности. Она и так прожила эти дни в неуемном страхе и смятении.

На вокзале в Мюнхингене она сразу же обратилась в посредническое бюро с просьбой назвать ей несколько отелей и выбрала пансион в центре города, неподалеку от театра. Чтобы не плутать попусту, взяла такси, уже привычно заполнила бланк для приезжающих и снова — сама себя коря за глупость — проследила, как будет реагировать хозяин на отчетливо выведенное «ГДР», но добродушный, симпатичный толстяк, вообще не глянув на бланк, положил его поверх кучи других бумажек на край стола.


Рекомендуем почитать
Ценностный подход

Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.


Дом иллюзий

Достигнув эмоциональной зрелости, Кармен знакомится с красивой, уверенной в себе девушкой. Но под видом благосклонности и нежности встречает манипуляции и жестокость. С трудом разорвав обременительные отношения, она находит отголоски личного травматического опыта в истории квир-женщин. Одна из ярких представительниц современной прозы, в романе «Дом иллюзий» Мачадо обращается к существующим и новым литературным жанрам – ужасам, машине времени, нуару, волшебной сказке, метафоре, воплощенной мечте – чтобы открыто говорить о домашнем насилии и женщине, которой когда-то была. На русском языке публикуется впервые.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Дешевка

Признанная королева мира моды — главный редактор журнала «Глянец» и симпатичная дама за сорок Имоджин Тейт возвращается на работу после долгой болезни. Но ее престол занят, а прославленный журнал превратился в приложение к сайту, которым заправляет юная Ева Мортон — бывшая помощница Имоджин, а ныне амбициозная выпускница Гарварда. Самоуверенная, тщеславная и жесткая, она превращает редакцию в конвейер по производству «контента». В этом мире для Имоджин, кажется, нет места, но «седовласка» сдаваться без борьбы не намерена! Стильный и ироничный роман, написанный профессионалами мира моды и журналистики, завоевал признание во многих странах.


Вторая березовая аллея

Аврора. – 1996. – № 11 – 12. – C. 34 – 42.


Антиваксеры, или День вакцинации

Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.