Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах - [45]

Не только бабушка Нина подозревала моего отца; в 1971 году целый ряд западных изданий распространили спекулятивные материалы о предполагаемом участии моего отца в этой истории[120]. Сам он к тому времени уже умер от болезни почек, но КГБ всё равно устроил обыск в нашей квартире. Ничего не нашли, но мама была очень напугана и не решилась вступиться за репутацию покойного мужа. Ни к чему поднимать шум, будет только хуже, полагала она. Настрадавшись от публичной опалы деда, она беспокоилась о нас с сестрой (нам было семь и шесть лет), о том, что с нами будет, если она выступит в защиту отца, хотя и была уверена, что он ни при чем. В 1969 году он был уже настолько болен, что почти не выходил из дома.

Сегодня уже известно, что это дядя Сергей передал мемуары Виктору Луи, загадочному русскому журналисту, корреспонденту британского издания «Ивнинг Ньюс»[121], который действительно был знакомым моего отца. Строуб Тэлбот, бывший в ту пору аспирантом Оксфордского университета (а впоследствии сделавший блестящую карьеру, в том числе как помощник госсекретаря Соединенных Штатов при президенте Билле Клинтоне), занимался сверкой и переводом рукописи для первого издания книги на английском языке. Делал он это по просьбе Джерролда Шектера, шефа Московского бюро журнала «Тайм», к которому оригинал попал от Луи. Как и мой отец, Луи был тайным советским шпионом. Но, в отличие от моего отца, он был действующим сотрудником КГБ, который иногда организовывал утечки информации, чтобы минимизировать ущерб или проверить реакцию Запада. По свидетельству моей матери, Луи, к примеру, первым разузнал и выдал сенсацию об отставке Хрущёва в 1964 году. В 1967 году он опубликовал, без разрешения автора, «Двадцать писем к другу» Светланы Аллилуевой. Та же судьба постигла роман Солженицына «Раковый корпус».

Из-за своей близости к Комитету Луи, несомненно, представлял интерес для Запада, но никто так и не сумел доказать, что он был двойным агентом, хотя слухи об этом ходят по сей день.

О пленках с записями хрущёвских воспоминаний Луи впервые узнал от моего отца. Можно предположить, что, как сотрудник КГБ, он заинтересовался ими с целью дискредитации, в надежде, что они выставят Хрущёва в негативном свете. Но в итоге в негативном свете вышел Сталин, не Хрущёв. Такова была постоттепельная реальность: часто даже те, кто служил режиму, оказывались против его монолитного единства. Как рассказал мне историк Рой Медведев, в доскональности изучивший работу КГБ, Луи принадлежал к той фракции внутри ведомства, которая не хотела полного возврата к сталинизму. Большинство из этих людей не были ни либералами, ни сторонниками Хрущёва. Но они — и Луи в том числе — боялись, что Брежнев зайдет слишком далеко.

Деньги тоже играли не последнюю роль. Работа агента, несомненно, неплохо оплачивалась, да и позиция корреспондента иностранной газеты (имевшего, к тому же, британскую жену) имела свои преимущества в СССР. Трехэтажный дом Луи мог похвастать такими немыслимыми для советского человека роскошествами, как собственный бассейн, теннисный корт, безупречный газон и гараж с коллекцией автомобилей самого престижного класса, включая «бентли» и «мерседес»-кабриолет. По свидетельству Шектера, за мемуары Хрущёва Луи получил несколько сотен тысяч долларов, а изначально запросил ещё больше[122].

Часть этой суммы, как пояснил Шектеру Луи, якобы предназначалась семейству Хрущёвых, но моя мама уверяет, что ни она, ни старшие Хрущёвы не получили ни рубля из этих денег. Луи также потребовал от издателей гарантии, что для советских властей ни автор — Никита Сергеевич, ни его дети, ни сам Луи не будут иметь никакого отношения к изданию. Я полагаю, именно поэтому мой покойный отец оказался таким удобным козлом отпущения: он же не был Хрущёвым.

В 1960-е годы «Тайм», конечно, имел дело только с Луи и ничего не знал о ситуации внутри хрущёвской семьи. Главной целью, которую «Тайм» преследовал, публикуя мемуары, было раскрытие внутренних механизмов работы Кремля. Оттепель уже многое изменила в восприятии. Сталин был властью абсолютной и непогрешимой, но секретный доклад деда показал, что коммунистические лидеры могут ошибаться и что обитатели Кремля не обязательно должны быть небожителями. Переиздание мемуаров четырнадцать лет спустя помогло обнажить и другие недостатки коммунистической системы, что, возможно, приблизило её крах. Другой целью «Тайм» было соблюдение священного принципа журналистики — защита источника информации, что и было достигнуто.

Однако побочным, никем не предусмотренным следствием этой дерзкой операции эпохи холодной войны стало то, что она упрочила поселившееся в моей маме чувство бесполезности борьбы за справедливость. Ощущая своё бессилие, она ни разу не высказала никаких претензий Луи и даже продолжала с ним осторожно дружить. Она и сегодня опасается возможных последствий, с неохотой говорит о Луи и не хочет, чтобы я о нём много писала. Может быть, потому что он оказался не чужд сочувствия и был очень добр с нами после смерти папы. Разумеется, я уверена, не из чувства вины, что запятнал его имя. Но что бы там ни чувствовал Виктор Луи лично, в политике и шпионаже, особенно в годы холодной войны, этика, мораль и прочее вещи отходили на задний план. На первом были результаты.