Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах - [43]

В том разговоре моя мама впервые в жизни услышала имя Николая Бухарина — любимца партии, эрудита, главного редактора газеты «Правда», которого одно время считали наследником Ленина. Думая о сожалениях деда и о долгой истории российского беззакония, она наконец решила перейти в наступление. В 2004 году российский веб-сайт Khronograph.ru опубликовал статью, в которой говорилось, что Рада Никитична подтвердила правдивостъ истории с бутылкой. (Рада утверждала, что никогда не разговаривала с «Хронографом».) В том же году Путин наградил маршала Язова — одного из руководителей ГКЧП, двадцать лет назад признанного преступником, — престижной государственной наградой за «высокие достижения»[114], чем повысил общественный статус бывшего министра обороны и обеспечил переиздание его мемуаров. Поскольку поток публикаций не прекращался, мама начала перебирать свои архивные залежи, пытаясь привести в порядок все эти мятые и пожелтевшие статьи и письма, годами пылившиеся у неё под кроватью вместе с призраками прошлого. В какой-то момент от расстройства из-за всей этой истории она даже заболела. Её грудь и руки покрылись язвами, и никто из врачей не мог объяснить, почему. Они только сказали, что похожей таинственной хворью страдали британские монархи Генрих IV и Георг III.

Последней каплей, подтолкнувшей маму к тому, чтобы сделать решающий шаг, стала «Энциклопедия людей и событий сталинской эпохи», выпущенная Владимиром Суходеевым в том же 2004 году. Энциклопедия, как известно, жанр, претендующий на историческую достоверность, но эта книга, изданная одним из крупнейших российских издательств — «Эксмо», не имела ссылок на источники. Из шести страниц, посвящённых Хрущёву, только три описывали его сорокапятилетнюю политическую карьеру; другие три представляли «факты», касающиеся непатриотического поведения и позорной судьбы его сына Леонида[115].

Утверждения Суходеева заставили маму отбросить сомнения, которые вызвала у неё неудачная судебная тяжба Юрия. Его гибель в автомобильной аварии в 2003 году утвердила её в невеселой мысли, что ей придется взять дело в свои руки. И она обратилась в суд с требованием, чтобы система правосудия пресекла публикацию этих фальшивых обвинений в печати или эфире и, возможно, обязала издателей отозвать уже выпущенные книги. Она надеялась, что если она тщательно соберет все необходимые документы и предоставит бесспорные доказательства честной военной службы Леонида, суд непременно решит дело в её пользу.

Примерно тогда же, когда она начала собирать материал для процесса, на одной вечеринке она столкнулась с Борисом Кузнецовым. В начале 2000-х годов Кузнецов был одним из самых известных — или, скорее, скандально известных — адвокатов в России. Самоуверенный, он считал, что может выиграть любой процесс, не зависимо от расклада сил и имеющейся доказательной базы. Его успех был отчасти результатом его эксцентричности: он носил бороду а-ля Хемингуэй, тельняшку, курил капитанскую трубку и жил в роскошном доме-корабле посреди леса в окрестностях Москвы. Однако растущий список именитых клиентов упрочил его профессиональную репутацию и не без причины. В то время Кузнецов был одним из законных представителей семей моряков с подлодки «Курск», предъявивших иск Российскому государству за задержку организации спасательной операции, приведшую к гибели экипажа в 2000 году[116].

В июне 2004 года мама попросила меня поехать с ней на встречу с Кузнецовым к нему домой. Его дом, расположенный в шестидесяти километрах от Москвы, стоял в лесу в окружении домов других знаменитостей и тех, кто хотел к ним приблизиться. Дом был помпезный, но прямо рядом с ним была канава, в которой валялась старая покрышка, а неподалеку под березой ржавели старые «Жигули». В типично русской манере Кузнецов не замечал ни шину, ни ржавый автомобиль, зато с гордостью, попыхивая трубкой, показывал нам свои богатые владения. Он явно пытался произвести впечатление на маму с её громкой фамилией, потому что в подробностях рассказывал нам о своём шикарном отпуске во Франции и Италии. За несколько часов беседы он убедил маму потребовать миллион рублей (тогда 30 тысяч долларов) в качестве финансовой компенсации, предвидя, что процесс будет тяжёлый.

После этого визита я сразу же позвонила сестре и рассказала об адвокате и его чудном доме-корабле. «Мама думает, что он нам поможет, — сказала я. — Но в России судебная система как журналистика, специализирующаяся на жизни звезд: справедливость — ничто, имя — всё. Хрущёв — публичная фигура, как Кеннеди или Никсон в Америке, а о них пишут что угодно и все кому не лень. Здесь, в России, ситуация, может, и похуже, но наш случай всё равно не уникален». Сестра согласилась, но считала, что попробовать стоит, так как это было бы полезно для мамы — противостоять прошлому. «Тебе легко говорить, — ответила я. — Делать-то придется мне». Сестра действительно не могла этим заниматься: у неё семья, двое детей-школьников, работа (будучи сотрудником организации, известной как Фонд Сороса, она редко бывала дома). И потом, меня всегда больше, чем её, интересовала история семьи, возможно, из-за той моей давней встречи с Молотовым.