Пропавшая глава - [37]

— И он не упоминал кого-либо из своих прежних друзей или родственников?

— О, он высказал слова признательности по адресу своего покойного учителя английского языка, — с горячностью ответила Джина Маркс, — но слова эти прозвучали так заученно и формально, будто он их уже не раз использовал в десятке других интервью.

Я сочувственно кивнул.

— Сколько родственников осталось у него здесь?

— Две тётки и, по-моему, какие-то двоюродные братья и сестры. Я никогда их не встречала.

— А не приходилось ли вам слышать какие-либо сплетни на его счет? — поинтересовался я.

Джина посмотрела на меня с неодобрением:

— Нет. Вас это, возможно поразит, мистер Гудвин, но, в отличие от Нью-Йорка, в провинциальных городках не все газеты кормятся слухами и сплетнями. И кучу премий мы наполучали после прихода Чета вовсе не за то, что копались в грязном белье. — Последние слова прозвучали с плохо скрытым осуждением.

Я воздел руки к потолку.

— Сдаюсь. Я вовсе не хотел обидеть вас и вашу уважаемую газету. Да и сплетни сами по себе меня вовсе не интересуют. Мы просто изучаем обстоятельства, которые могли привести к убийству, помните?

— Ладно, извините! — Джина неловко улыбнулась и легонько шлепнула себя по хорошенькой щечке. — Сама не знаю, почему вдруг на вас взъелась.

— Взъелась она, видите ли! — рявкнул Саутуорт. — Правильно, свою газету и надо защищать с пеной у рта. Впрочем, Гудвин и в самом деле не имел в виду ничего дурного. А профессия вынуждает его задавать неприятные вопросы. Хотите спросить Джину ещё о чем-нибудь?

Я сказал, что нет, и она, встав, приблизилась ко мне и протянула руку, давая понять, что я прощен. Я пожал мягкую ладошку и улыбнулся.

Когда дверь за ней закрылась, Саутуорт произнес:

— Она прекрасная журналистка. Лучшая во всем штате. К сожалению, скоро увольняется — здесь ей просто негде развернуться… Скажите, почему вы со своим боссом считаете, что Чайлдресса убили?

— Убедительных улик у нас нет, — ответил я, — но настораживает то, что в целом жизнь его складывалась довольно благополучно. К тому же осенью он собирался жениться.

Саутуорт кивнул:

— Да, я слышал. Вы, должно быть, хотите встретиться с его родственниками?

— С тётками, по меньшей мере. Вы сможете вывести меня на них?

— Барбара — секретарь редакции, которая вас встретила — даст вам их адреса и телефоны. — Саутуорт поднялся из-за стола и потянулся. — Вообще-то ваши слова должны были всколыхнуть во мне кровь старого криминального репортера, но, откровенно говоря, я не вижу ничего, что бы указывало на убийство. Впрочем, если что-нибудь разнюхаете, буду признателен за информацию.

— У меня должок перед одной нью-йоркской газетой, — сказал я, — но, если не возражаете быть вторыми в очереди…

— Ничуть, — рассмеялся он. — Я прекрасно понимаю, что вам нужно подкармливать друзей. Однако мне бы дьявольски хотелось утереть нос этим жирным задавакам из центральной газеты соседнего округа.

— Прекрасно вас понимаю, — улыбнулся я, пожимая ему руку. — Если и как только случится что-нибудь важное, непременно снабжу вас увесистым валуном для вашей катапульты.

Глава 11

По обеим сторонам от извилистого двухрядного шоссе, по которому я выехал на юго-запад от Мерсера, тянулись мелкие фермерские владения; жилых домов и хозяйственных построек давно не касалась ни кисть маляра, ни рука штукатура или плотника. Словно в назидание городским снобам, которые кричат, что фермеры заелись и почём зря требуют себе всяких льгот — пусть сами приедут и посмотрят своими глазами, на то, что наблюдал я в тот дождливый апрельский день.

Следуя указаниям карты, которую столь любезно начертила мне Барбара Адамсон, я скоро свернул на гравийную дорожку, горделиво именовавшуюся дорогой Бейли, и вскоре, взметнув за собой внушительное облако пыли, подкатил к описанному Барбарой двухэтажному строению, покрытому выцветшей, некогда желтой краской. Перед домом на небольшом дворе, покрытом больше грязью, нежели травой, высился почти засохший дуб, а слева виднелся покосившийся прогнивший сарай. На покоробившемся шесте, который должен был неминуемо свалиться под порывом мало-мальски приличного ветра, торчал почтовый ящик, на котором красной краской было от руки выведено: «МИКЕР».

Остановив машину позади допотопного грузовичка неопределенной масти, я не без опаски вскарабкался по трем шатким ступеням на крыльцо, чуть прикрытое от дождей символическим навесом. Не обнаружив звонка, я постучал в дверь, едва не проломив её костяшками пальцев.

Секунд тридцать спустя дверь приоткрылась и наружу выглянуло белое как полотно лицо с черными как смоль глазами и столь же чёрными, зачесанными назад волосами.

— Да? — еле слышно прошелестела его обладательница. Я невольно обратил внимание на почти противоестественную бледность её кожи.

— Вы — Мелва Микер? — спросил, стараясь вложить в свой голос всю мыслимую приветливость.

— Нет, это моя мать, — ответила она с придыханием. — А что вы хотели?

— Моя фамилия Гудвин, — представился я. — Я расследую смерть Чарльза Чайлдресса. — Я вынул из кармана закатанное в пластик удостоверение и показал ей. — Я бы хотел побеседовать с миссис Микер.