Посвящается Мэри Мак-Лафлин и Фиоре Скаффи
— Он там, сержант. — Могоувен провел Орвилла Барнстейбла через луг по высокой, до колена, траве к лощине, расположенной в двухстах ярдах к северу от конюшни. Труп был облачен в джинсовый комбинезон и красную клетчатую рубашку. Лежал он ничком, наполовину погруженный в мелкую воду, скопившуюся на дне лощины.
— Да, здорово ему досталось, — покачал головой патрульный, когда Барнстейбл присел на корточки возле бездыханного тела. — Нож по самую рукоятку всадили.
— Это старина «Молния» Гривс, — возвестил Барнстейбл. — Хотя последние лет сорок пять он свою кличку уже не оправдывал. На самом же деле его зовут Эдгар. А прозвище свое он заполучил ещё в колледже. Здорово в баскетбол играл — дважды чемпионом становился и вообще блистал в команде. Я, сынок, тоже в этой команде был, хотя больше скамью штанами протирал, чем играл. Медлительным я был, поэтому Гривс меня даже «Тюфяком» окрестил. Ну да я не обижался: мои чемпионские медали сверкали не меньше, чем его.
Сержант сдернул с головы потрепанную фетровую шляпу и встал.
— Бедолага. После колледжа он вел такую бурную жизнь, что всем чертям тошно было. Сперва банк его денежки прикарманил, а потом и Арла его бросила. Говорят, все мы в руках Господних, но будь я проклят, если понимаю, на кой черт Богу сдалось так с ним покончить.
(Из «Смерти на пойменном лугу» Чарльза Чайлдресса).
— Вы пришли почти на четверть часа раньше, — сказал я элегантному посетителю с горделивой осанкой, стоявшему на нашем крыльце. — Хотя не в наших правилах отказывать в приеме из-за таких формальностей. Не говоря уж о том, что я не раз видел ваши фотографии в газетах. Входите.
— Спасибо, — улыбнулся Хорэс Винсон, проводя ладонью по ухоженным седым волосам, немного взъерошившимся под неласковым апрельским ветром. — Я не ожидал, что поездка на такси займет так мало времени. А вы, конечно, Арчи Гудвин. Я тоже видел ваши снимки в газетах. И голос узнал — из вчерашнего разговора.
Я улыбнулся в ответ и протянул ему руку.
— Все точно — признаюсь, это я. Вульф спустился только в одиннадцать, но вы можете пока расположиться в его кабинете. Готов даже составить вам компанию, причем абсолютно бесплатно, — добавил я, вешая его дорогое пальто на крючок и жестом указывая дорогу.
В дверях кабинета — самой просторной комнаты в нашем доме — Винсон остановился, прищурил свои васильковые глаза, осмотрелся и одобрительно кивнул.
— Все здесь именно так, как я себе и представлял. Вполне возможно, что это самый знаменитый кабинет во всем Манхэттене. И, на первый взгляд, самый уютный.
— Если только вы не убийца, которого Ниро Вульф собирается вывести на чистую воду, — ухмыльнулся я. — Присаживайтесь. Кофе?
Винсон, уже разместившийся в краснокожем кресле, с готовностью согласился, попросив побольше сливок. Я отправился на кухню, где Фриц Бреннер, наш непревзойденный шеф-повар, все утро держит горячий кофейник, не позволяя ему остыть. Фриц внимательно наблюдал, как я наливаю в чашку яванский кофе и добавляю свежие сливки.
— Пока трудно сказать, — ответил я на его невысказанный вопрос. — Мистер Вульф ещё его не видел и тем более — не выслушал. Если что выгорит, ты узнаешь об этом четвертым по счету.
Фриц со вздохом вернулся к рагу по-кастильски, которое нам с Вульфом предстояло пару часов спустя поглотить в столовой. Фриц всегда тревожится, когда Вульф не работает, а это означает, что тревожится он почти постоянно. По мнению Фрица, мы вечно балансируем на краю финансовой пропасти, и никакие мои заверения в обратном на него не действуют.
Откровенно говоря, на сей раз тревожные мыслишки закрались и в мою голову. Вот уже несколько месяцев, как мы сидели без дела, если не считать делом пустяковую операцию, — которую, кстати, провернул я, — по изобличению одного ловкого продавца из ювелирного магазинчика на Пятой авеню; этот проходимец ухитрился умыкнуть у своего хозяина выставленные в витрине бриллианты, подменив их на довольно приличные копии. Мне понадобилось три дня, чтобы определить, у кого из восьми сотрудников ювелира рыльце в пушку, и взять его тепленьким. Полученного гонорара хватило на то, чтобы обеспечить Вульфа пивом, книгами и рыбой в белом вине на целых два месяца.
Не скажу, чтобы у нас не было выгодных предложений, нет пару раз к нам заявлялись желающие влить в банковский счет щедрую порцию зеленой крови, но оба раза Вульф изыскивал предлог для отказа. На самом же деле причина отказа заключалась исключительно в его чудовищной лени и праздности, помноженных на столь же чудовищное упрямство.
Впрочем, должен поправиться. Слово «праздность» не вполне подходит Ниро Вульфу. Да, он упрям, как стадо диких ослов, но праздным в полном смысле слова я бы его не назвал. Ежедневно он аж целых четыре часа — с девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести вечера — лелеет и холит десять тысяч орхидей в оранжерее под крышей нашего особняка. Остальные часы бодрствования Вульф проводит либо в столовой, поглощая изумительные обеды и ужины, приготовленные Фрицем, либо в кабинете, где проглатывает от пяти до десяти книг в неделю, порой читая одновременно целых три штуки. Пусть он и не размахивает кайлом на руднике, но мозги свои упражняет постоянно, так что обвинение в праздности снимается.
