Промежуточный человек - [7]

— Другого выхода у меня нет.

Разговоры их всегда были спором, заканчивались чаще всего ссорой, отчего дружба их, при столь очевидной разности характеров и убеждений, многим была непонятной.

Хотя что здесь непонятного?

Они были друзьями студенческих лет, этим все и сказано. И никогда друг от друга не зависели, что давало им возможность в любом суждении, во всяком споре оставаться самими собой. Не заботиться о производимом впечатлении, не кривить душой и не подбирать выражений. Естественность взаимного присутствия в жизни друг друга — это, пожалуй, то бесценное, чего с годами мы уже больше не обретаем, и счастливы, если это удается сохранить.

…Мы нашли Сватова на заднем дворе киностудии возле вагона метро. Вокруг суетилась съемочная группа, в вагоне сидели статисты, изображавшие пассажиров. Метрополитен у нас еще только строился, но Виктор Аркадьевич, документалист, как всегда, работал на перспективу.

Идею Дубровина с покупкой недвижимости он воспринял с энтузиазмом.

— Дом в деревне горожанину необходим как воздух, — сказал он, внимательно нас выслушав.

Я сник, поняв, что мы увязли надолго, если не навсегда. Помня вечные мытарства Сватова с его собственным, оставшимся от родителей домом в городе, я втайне надеялся, что он отговорит Дубровина от затеи. Но Сватов обладал уникальной способностью забывать про неудачи, в которых он барахтался весело и оптимистично, и об этом необходимо рассказать.

«На тело, помещенное в жидкость, — любил вспоминать он закон Архимеда, — действует выталкивающая сила. — И добавлял при этом от себя: — Даже если эта жидкость — помои».

Чем плотность среды выше, тем лучше, — здесь его занимал не столько состав жидкости, сколько ее выталкивающая способность, равная по силе, обратите внимание, весу жидкости, вытесненной при погружении. (Отсюда впоследствии Сватов и сделал практический вывод: не хочешь барахтаться — набирай вес. Но об этом позднее.)

Счастливость его состояла как раз в умении видеть позитив при, казалось бы, безнадежной негативности (фотографы знают, это возможно: все определяет правильный угол зрения). Всякую неудачу он мог повернуть себе на пользу. И обрести в ней положительную, пользуясь определением Дубровина, установку. И выйти сухим из воды, хотя в применении к Виктору Аркадьевичу это выражение не совсем точно.

Свалившись в воду, он, разумеется, выбирался из нее промокшим до нитки. Однажды, лет десять назад, я это наблюдал. Сватов, опаздывающий на паром, разбежался, чтобы прыгнуть, но, как это случается даже с очень решительными людьми, в последний момент передумал и попытался остановиться. С разгону ему это не удалось, пришлось прыгать. Но скорость была уже не та: красиво задуманный прыжок смазался, Виктор Аркадьевич полетел в воду, подняв вполне оптимистичный фонтан брызг.

И тут же, выливая воду из ботинка и отжимая брюки, подвел положительные итоги происшествия.

Во-первых, он прекрасно освежился (было действительно жарко). Во-вторых, доставил нам несколько минут душевного подъема и веселья (это тоже вполне соответствовало действительности. Дубровин от хохота сам чуть не свалился). В-третьих, теперь он уж обязательно сдаст в химчистку этот костюм (так и случилось. Правда, вернули ему костюм без пуговиц. Приобрести их — это не для Сватова. Костюм пришлось купить новый. Что, согласитесь, не так уж и плохо).

А самое главное — он обрел положительный опыт на негативном материале: разогнавшись — прыгай.

— Большое количество отрицательного опыта при правильном к нему отношении, — занудствовал за приятеля Дубровин, — иногда дает положительный эффект.

— Это как в алгебре, — охотно подхватывал Сватов, — минус на минус всегда дает плюс.

Виктор Аркадьевич по отношению к действительности был, как и Дубровин, человеком думающим, а потому — личностью, индивидуумом. Отличало их лишь то, что он был счастливо думающим индивидуумом. И безоблачной личностью.

Даже на фоне сплошных облаков.

Этого как раз хватало. Жизнь нашего приятеля до определенного момента представляла собой именно цепь неудач, соединенных весьма последовательно.

Поэтому всякий раз, радуясь его победам, никто им особенно не завидовал, никто его удачливости себе не пожелал бы. Ни себе, ни своим близким.

Да, все давалось Виктору Сватову легко. Но легкость здесь лишь в его собственном к жизни отношении. Просто Сватов всегда в первую очередь считал важным то обстоятельство, что ему удавалось, и неважным, что удавалось это нелегко.

За все и всегда он брался сам. Всегда и все умел. Но вот ничего путного у него из задуманного чаще всего не получалось. А если и получалось, то совсем не то.

Вот, скажем, мебель Сватов решил изготовить собственноручно.

Сам ее и конструировал, восхищая нас изобилием дизайнерских идей.

Стол в гостиной, например, был задуман подвесным — на цепях: эстетично и многофункционально. Нехитрая система блоков и электропривода позволила бы его опускать, превращая в дополнительное спальное место, или, напротив, поднимать к самому потолку. Тогда обнаруживались бы хитроумно вмонтированные снизу светильники, а стол становился бы оригинальной люстрой. И гостиная была бы уже просторной танцевальной залой.