Промежуточный человек - [6]
Через головы безропотно стоящих за ветчиной пенсионеров и домохозяек, водителей междугородных грузовиков, малярих в заляпанных краской и известью комбинезонах, оставивших вводный строительный объект, конторских работниц, оторвавшихся от клавиш счетных и пишущих машинок, через головы безъязыкой очереди Сватов взглядывает на прилавок.
— Девушка… — тихо, как пастор, произносит он, обращаясь к продавцу просто и проникновенно.
И очередь сливается с ним в этом обращении, чувствуя, что его устами она обрела голос.
— Будьте любезны…
И девушка становится вся — напряженное внимание, впервые с начала рабочего дня поднимая на покупателя глаза. И все вокруг проникается этим взаимным полем внимательности, сочувствия, соучастия.
— Триста граммов ветчины… — говорит Сватов совсем тихо, как сообщают об очень важном.
И с нескрываемым торжеством, как букет подснежников, протягивает чек. И обрывает фразу на той многозначительной недосказанности, которая так часто все и определяет… Ну, не просить же в самом деле об очевидном. Не превращать же естественное и общежеланное в грубо произнесенную банальность!
— Только, пожалуйста, попостнее…
Это и не произнесено. Это выдохнуто общим переживанием, это сочувствие очереди сфокусировалось в мощный пучок энергии, направленной на прилавок, отчего ветчина на нем даже покрылась испариной.
— Ах! — про себя вздохнула очередь.
Словно подхлестнутая этим «Ах!», девушка встрепенулась, вспыхнула. И вся в этом поле всеобщей проникновенности закрутилась юлой, выхватила откуда-то снизу огромное полено ветчины, перетянутое шнурком, лихо взмахнув огромным ножом, развалила его на две половины, потом выкроила из мясной сердцевины торжественный, сочный и огненный ломоть, швырнула его на весы, задрожавшие стрелкой, протянула его Виктору Аркадьевичу двумя руками, оборачивая в пергамент и глядя ему прямо в глаза…
К полному и всеобщему восхищению.
Об очереди Сватов не однажды с нами рассуждал, постоянно цепляя Дубровина. Присутствие Геннадия всегда его дополнительно возбуждало и вызывало потребность приятеля поддразнивать.
Анализ любого столкновения с жизненными обстоятельствами не только приводил их с Дубровиным к разным выводам, но и вызывал прямо противоположные эмоции, погружал в совершенно различные состояния. Сама мысль, скажем, о той же очереди вгоняла Дубровина в уныние и пессимизм, что заставляло его безоговорочно отказываться от всяких «очередных» благ. Испытывал он при этом чаще всего растерянность и удрученность.
Сватов же, пользуясь благами внеочередными, удрученности не испытывал, в уныние не впадал, а, напротив, смаковал свои достижения.
— Стоит только понаблюдать продвижение обычной очереди, скажем, за апельсинами, — говорил Сватов, — чтобы обнаружить одну закономерность. Очередь не растет. Ее продвижение происходит с той же скоростью, что и пополнение. Поставьте несколько продавцов вместо одного, расфасуйте предварительно апельсины…
Рассуждая так, Сватов как бы обеспечивал себе моральное право на обходной маневр. В конце концов, он не виноват, что кто-то в торговле не хочет шевелиться.
— Это все бред, — перебивал его рассуждения Дубровин (он называл их разглагольствованиями), — торговля здесь ни при чем. Очередь выстраивается за тем, чего не хватает. Очередь там, где дефицит.
Сватов смеялся. Где дефицит, там нет очереди. Там совсем иные законы. Зная их, нелепо надеяться на очередь. Всегда есть иные пути; в их отыскании Сватов и проявлял удивительную изобретательность. Стоит вспомнить хотя бы случай с дубленкой — одну из всем известных легенд.
На пресс-конференции с министром торговли республики Сватов, дождавшись окончания официальной части, задал невинный вопрос: «Были ли за последние три года в свободной продаже пальто из дубленой овчины?» Министр, посчитав вопрос не вполне корректным, ответил уклончиво. Что-то про производство, которое постоянно растет и на душу населения уже превзошло… «Душа нас не интересует, — перебил Сватов министра под общий хохот, — пальто нам нужны на плечи. Но что-то я их не замечал в продаже. Не можете ли вы объяснить, отчего из пяти человек в президиуме нашей встречи все пять приехали сюда в дубленках?»
Телекамеры уже были выключены, пресс-конференция заканчивалась, и министр обижаться на некоторую бестактность Сватова не стал.
«На этот вопрос вы получите ответ в рабочем порядке, — сказал он миролюбиво. — Я попрошу вас завтра же зайти».
Назавтра Виктор Аркадьевич стал обладателем прекрасной овчинной выворотки.
Дубровин считал подобные поступки приятеля неприличными.
— А что здесь, собственно, неприличного? — недоумевал Сватов.
— Неприлично пользоваться тем, что другим недоступно, — морализировал Дубровин.
— Я это придумал? — упорствовал Сватов, имея в виду дефицитность товара. — Или, может быть, ты? Но если это не мы с тобой придумали, почему мы должны обходиться без хорошего зимнего пальто? Ждать? Чтобы не простудиться, я должен носить пальто, причем уже сегодня, не дожидаясь глобальных общественных перемен.
— И при этом получать по способностям? — спрашивал Дубровин не без сарказма.
Сватов сарказма не замечал. Способности получать у него были. И в ответ он только пожимал плечами:
Книга, как эта, делается просто. Человек вступает в жизнь и горячо влюбляется. Он тут же берется за перо – спешит поведать миру об этих «знаменательных» событиях. Периодически отвлекаясь, он проживает бурную жизнь, последний раз влюбляется и едва успевает завершить начатое в юности повествование, попытавшись сказать о Любви так, как еще никто никогда об этом не говорил.
Все лица и события, описанные в этой книге, подлинные. Любые несовпадения имен, названий, фактов - случайность или оплошность автора, за что он приносит свои извинения читателю.
Эта удивительная книга появилась на свет благодаря талантливым авторам, художникам, фотографам, издателям, настоящим и преданным друзьям. В том числе отдельное спасибо. Г Вячеславу Лукашику за профессиональные рекомендации; Марии Тамазаевой (Павловой), Алексею Литвинову, Александру Гукину — за финансовую поддержку проекта; Александру Осокину — за неповторимую энергию истинного «шестидесятника», которая в ходе работы над книгой воодушевляла ее создателей и вселяла в них веру в абсолютную правильность начинаний.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.