Прометей, том 10 - [71]

Пушкин стал бывать у неё ежедневно, поверял ей свои сердечные невзгоды. Будучи в ссылке уже в Михайловском, в октябре того же года он ответил на её письмо из Одессы признаньями о тяжёлых отношениях с отцом, жалобами на скуку и на тоску по Одессе.

В дальнейшем дружба их ещё более укрепилась.

Разбирая в архиве письма неустановленных лиц к Вяземским, я увидела знакомый почерк, отличающийся редкой красотой, артистизмом, благородством, — почерк Пушкина…

Это была записка на французском языке. Подписи не было. Текст её в печати не был известен.

Divine Princesse, je vous salue de tout mon coeur. De tout mon coeur, Pr divine, je vous salue. Princesse, je vous salue, divine de mon coeur etc[350].

(Божественная княгиня, кланяюсь вам от всего сердца. От всего сердца, к<нягиня> божественная, кланяюсь вам. Княгиня, кланяюсь вам, божество моего сердца, и т. д.)

Последние слова — divine de mon coeur не описка. Именно такой вариант естествен при этой игре в инверсию. Написав de t, Пушкин переделал t в m и закончил: mon coeur, заменив вариант, писавшийся по инерции: Princesse, je vous salue, divine, de tout mon coeur[351] — выражением, наполненным иным смыслом, — Princesse, je vous salue, divine de mon coeur[352], — Пушкин назвал Вяземскую божеством своего сердца. Это было естественно для amitié amoureuse, полудружбы, полувлюблённости, которыми одно время были окрашены отношения Пушкина с В. Ф. Вяземской.

В тексте записки Пушкин перефразирует известные строки из комедии Мольера «Мещанин во дворянстве». Журден просит своего учителя философии помочь ему составить записку, он хочет уронить её у ног маркизы, в которую влюблён. «Так вот, что я хочу ей написать: „Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви“, но только нельзя ли это же самое сказать полюбезнее, как-нибудь этак покрасивее выразиться?»

Учитель философии предлагает Журдену написать, что «пламя её очей испепелило ему сердце», что он «день и ночь терпит из-за неё столь тяжкие…», но Журден обрывает его и повторяет сказанные им слова: «Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».

Учитель философии изощряется в перестановках слов Журдена: «От любви смерть мне сулят, прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза». Или: «Прекрасные ваши глаза от любви мне сулят, прекрасная маркиза, смерть». Или: «Смерть ваши прекрасные глаза, прекрасная маркиза, от любви мне сулят». Или: «Сулят мне прекрасные глаза ваши, прекрасная маркиза, смерть».

На вопрос Журдена: «какой же из всех этих способов лучший?» — учитель философии отвечает: «Тот, который вы избрали сами. Прекрасная маркиза, ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви»[353].

Шутливой стилизацией текста классической комедии Пушкин в лёгкой непринуждённой форме выразил Вяземской свои добрые чувства.

Строки этой записки были набросаны на пакете, заменявшем в ту эпоху конверты. Письма посылались сложенными в таком роде, как сейчас в аптеке складывают пакетики с порошками. На главной средней части внешней поверхности, свободной от текста письма, писался адрес. Если же письмо было большое и лист исписывался весь, то делалась — по той же системе — обёртка, пакет, в который заворачивалось письмо.

Выше французских строк пушкинской же рукой было написано: «Мужу». Слово это было зачёркнуто, и, видимо, перед отправкой, для того чтобы смягчить отсутствие письма Вере Фёдоровне (письмо посылалось Петру Андреевичу), Пушкин и набросал эти шутливые мадригальные строки.

Состоя в переписке с Вяземским, Пушкин его жене почти не писал. «Некогда мне писать княгине, — объяснял он как-то в письме Вяземскому из михайловской ссылки, — благодари её за попечение, за укоризны, даже за советы, ибо всё носит отпечаток её дружбы, для меня драгоценной»[354].

Когда же была написана записка Пушкина В. Ф. Вяземской? Для определения времени её написания текст не содержит никаких данных биографического характера.

Однако, судя по тону, записка могла быть написана в самые первые годы знакомства — в михайловский период или вскоре после возвращения из ссылки.

Приехав из деревни в Москву, Пушкин сразу появился в доме у Вяземских. «Пушкин, как метеор, промелькнул в моих глазах», — вспоминал на старости лет сын Вяземских, Павел Петрович. «„Пушкин, Пушкин приехал“, — раздалось по нашим детским, и все, дети, учителя, гувернантки — всё бросилось в верхний этаж, в приёмные комнаты взглянуть на героя дня. <…> Сильному впечатлению, произведённому приездом Пушкина, не говоря о магическом действии его стихов, появление которых всегда составляло событие в доме, несомненно, много содействовала дружба Пушкина с моею матушкой, в Одессе, где часть нашего семейства провела лето в 1824 году. И детские комнаты, и девичья с 1824 года были неувядаемым рассадником легенд о похождениях поэта на берегах Чёрного моря»[355].

Возобновившаяся в Москве дружба Пушкина с Верой Фёдоровной отмечена в эту пору оттенком ухаживания, о чём свидетельствует письмо поэта к ней с дороги, спустя два дня после отъезда его из  Москвы:

«Спешу, княгиня, послать вам поясы[356]. Вы видите, что мне представляется прекрасный случай написать вам мадригал по поводу пояса Венеры и т. п., но мадригал и чувства сделались одинаково смешны. Что сказать вам о моём путешествии? Оно продолжается при самых счастливых предзнаменованиях, за исключением отвратительной дороги и несносных ямщиков. Толчки, удары локтями и проч. очень беспокоят двух моих спутников, — я прошу у них извинения за вольность обращения, но когда приходится путешествовать совместно, необходимо кое-что прощать друг другу. С. П.