Прометей, том 10 - [70]

Попробуем наконец сделать выводы.

Кроме людей, невежественных в обычном смысле слова, Пушкин называл невеждами литературных и политических ретроградов.

Невежда — литературный, идеологический противник — словоупотребление, характерное вообще для поэтов-арзамасцев.

Оно, видимо, было понятно довольно широкому кругу читателей.

Другое дело — невежда — противник политический. Это человек, с которым нельзя открыто бороться, нападки на которого никогда не будут пропущены цензурой. И в ответ он не будет доказывать свою правоту печатным словом, а может действовать административно. Это употребление слова «невежда» условное, со скрытым смыслом.

С другой стороны, если Пушкин в стихотворной части письма к Гнедичу, человеку передовых взглядов, другу многих декабристов, пишет:

«С поклоном не хожу к невежде», — и не комментирует этот стих, само собой разумеется, что адресат понимает, о ком идёт речь.

Можно с уверенностью сказать, что слово «невежда» как обозначение политического реакционера, стоящего у власти, было принято в определённом кругу лиц, близких Пушкину.

Доказательством этому служат стихи другого поэта первой половины XIX века, Е. А. Баратынского[342], в которых слово «невежда» звучит столь же необъяснимо или столь же объяснимо, как и у Пушкина:

На ваших ужинах весёлых,

Где любят смех и даже шум,

Где не кладут оков тяжёлых

Ни на уменье, ни на ум,

Где для холопа иль невежды

Не притворяясь, часто мы

Браним указы и псалмы,

Я основал свои надежды

И счастье нынешней зимы[343].

«О своенравная София».

Зима 1822/23 года

В таких стихах слово «невежда» имеет острую политическую направленность. Понятно, что люди, пользующиеся им, видимо, наиболее передовая часть дворянства. Возможно, именно этим объясняется то, что после 1825 года мы с этим словом в подобном значении не встречаемся. Быть может, после разгрома декабрьского восстания произносить его стало просто опасно.

Раскрыть имя одного из тех, кого поэт клеймит словом «невежда», неожиданным образом помогли черновые варианты послания «Чаадаеву» 1821 года.

Пушкин подчёркивает наиболее характерные черты для выражения сущности своего обидчика:

Что нужды было мне в торжественном суде

Холопа знатного в бесчестье и звезде.

Исправлено:

Холопа знатного в андреевской звезде.

Так сложился стих в черновом автографе. Перебеляя стихотворение, Пушкин заменил этот вариант другим:

Холопа знатного, грабителя в звезде

(II, 665).

И вот перед нами окончательная редакция:

Холопа знатного, невежды при звезде

(II, 188).

Думается, что не одно только стремление к совершенству заставляло поэта многократно переделывать окончание стиха. Поэт обуреваем противоречивыми чувствами. С одной стороны, он жаждет отомстить своему оскорбителю, выставив его на публичное осмеяние. С другой стороны, он не позволяет себе сделать это, очевидно, из-за цензуры[344].

В связи с этим интересно обратить внимание на следующее: в окончательном тексте чернового автографа упоминалась андреевская звезда, а в беловике слово «андреевская» отсутствует. В чём причина этой переработки? Возможно ли объяснить этот факт?

Андреевская звезда, или орден Андрея Первозванного был высшим орденом Российской империи. Им награждались по большей части члены императорской фамилии и иностранные государи. Редкие из русских были удостоены этой чести[345].

Поэтому андреевская звезда в стихах Пушкина могла стать для читателей-современников «путеводной». По ней нетрудно было догадаться, сколь важного оскорбителя называет поэт «знатным холопом».

В 1820 году в России было всего восемь кавалеров ордена Андрея Первозванного, не принадлежавших к царскому дому[346]. Четверо из них не жили в конце 1819 — начале 1820 года в столицах и поэтому, бесспорно, исключаются из числа предполагаемых оскорбителей поэта[347].

Ещё двое — П. X. Витгенштейн и П. X. Обольянинав — по многочисленным свидетельствам современников, имели репутацию людей честных и благородных. Витгенштейн был человеком, доброжелательно относившимся к веяниям передовой общественной мысли[348].

Наконец, И. П. Кутайсов не мог похвастаться знатностью своего рода. В 1798 году он вышел в графы из царских брадобреев. Вряд ли Пушкин назвал бы его «знатным холопом».

Остаётся князь Д. И. Лобанов-Ростовский, министр юстиции, один из самых злобных и реакционных ретроградов[349].

Это был человек крайне беспринципный, взбалмошный, возможно, психически неуравновешенный. Он не уважал людей, любил их осуждать и даже издеваться над ними

Конечно, он мог подхватить злую сплетню, распространяемую о поэте, и громогласно поддержать её в любом кругу.

Если это утверждение правильно, то остаётся добавить, что образ князя Лобанова-Ростовского, соответствует пониманию слова «невежда», которое раскрывается в этой статье: политический ретроград, облечённый властью.

Т. Г. Цявловская Записка к В. Ф. Вяземской

Вера Фёдоровна Вяземская, жена писателя Петра Андреевича Вяземского, была близким другом Пушкина.

С этой доброй, весёлой женщиной он сразу подружился, познакомившись с ней летом 1824 года. Она привезла своих больных детей на морские купания в Одессу, когда он находился там в ссылке.