Прометей, том 10 - [48]
«В начале зимы, — рассказывает Казанова, — пришла поразительная новость о трактате дружбы, заключённом между домами Франции и Австрии, трактате, который полностью изменил политическое положение в Европе и которому европейские державы не могли поверить, настолько он казался невозможным. <…> Самые глубокомыслящие головы пришли в замешательство от того, что этот похожий на чудо трактат был задуман и осуществлён юным министром, который до этого времени был известен только своим остроумием. Он был замышлен в тайне в 1750 году между мадам де Помпадур, графом Кауницем, который получил титул князя, и г. аббатом Берни, которого узнали лишь в следующем году, когда король назначил его посланником в Венецию. Ко времени появления этого замечательного трактата дома Бурбонов и Габсбургов были врагами уже двести сорок лет; правда, трактат просуществовал не более сорока лет, но более длительный союз был невозможен между двумя столь отличными друг от друга дворами».[291].
Пушкин читал записки Казановы по-французски. Придирчивый читатель может усомниться, точно ли мы перевели интересующее нас выражение «похожий на чудо». Обратимся к французскому подлиннику — там стоит «merveilleux», то есть чудесный, дивный, удивительный. Формулировка Пушкина и слова Казановы о союзе Австрии и Франции столь близки между собою, что невольно возникает предположение о связи пушкинской пометы о Берни с чтением мемуаров Казановы.
Рассмотренные нами пометы о мемуарных источниках, по каким бы частным вопросам они ни возникали, вызваны настойчивым стремлением Пушкина ещё более «насытить» (а порой попутно и уточнить!) рукопись Вяземского ценными сведениями, остающимися, как правило, вне досягаемости традиционной истории. По сути дела, биография Фонвизина была в глазах Пушкина принципиально важным экспериментом, по-новому решавшим насущные проблемы жанра биографии. Ведь на обширном поле биографического повествования, пожалуй, легче всего решалась или могла быть решена задача воссоздания многообразия общественной жизни вплоть до её мельчайших частных проявлений. Естественно, что проблема документированной биографии выдающегося деятеля культурной и политической жизни в тесной, неразрывной связи с формировавшей его общественной средой приобретает для Пушкина и Вяземского первостепенное значение. Между тем, написать такую биографию было непросто: Вяземский сетует на «скудость способов и средств применять жизнь действительную к жизни умственной», жалуется на исчезновений нужнейших биографических материалов:
«Наша народная память незаботлива и неблагодарна. Поглощаясь суетами и сплетнями нынешнего дня, она не имеет в себе места для преданий вчерашнего». Против этих слов Пушкин написал на полях рукописи: «Прекрасно».
Небрежение автобиографическими, мемуарными записками вызывало горькие раздумья Пушкина. В 1829 году, включив в «Путешествие в Арзрум» своё воспоминание о Грибоедове, Пушкин писал:
«Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны» (VIII, 462).
Несколько ранее, в 1826 году, после смерти Карамзина, у его друзей и последователей возникает замысел написать биографию историографа, и Пушкин сразу же даёт согласие участвовать в этом начинании. В 1830 году он настойчиво побуждает П. А. Плетнёва заняться жизнеописанием Дельвига. В обоих случаях (и особенно в первом!) биография выдающегося человека мыслилась как историческое исследование о личности и о её времени.
Заинтересованность жанром биографии несомненно побуждала Пушкина и Вяземского читать биографии, выходившие в Западной Европе. В этой связи ознакомимся ещё с одной пушкинской пометой: она касается известного английского писателя, языковеда и критика Семюеля Джонсона, автора первого толкового словаря английского языка, десятитомной «Биографии английских поэтов» и других произведений.
Вяземский рассказывает анекдот о путешественнике, проезжавшем через немецкий город и заносившем в путевой дневник свои наблюдения. Увидев рыжую женщину, бившую ребёнка, путешественник обобщил этот эпизод кратко и выразительно: «Здесь все женщины рыжи и злы». Пушкин раскрыл на полях рукописи имя путешественника «славного доктора Johnson» и вместо «немецкий» написал сверху «французский»!
Хотя имя Джонсона обросло анекдотами, этот анекдот к нему отношения не имеет. Вяземский заметил ошибку Пушкина и не принял его поправку. Между тем, ошибка Пушкина очень показательна. Наиболее вероятный источник её, как и других сведении Пушкина о Джонсоне, — знаменитая биография Босвела «Жизнь Семюеля Джонсона» (1791); в ней впервые был опубликован путевой дневник Джонсона во время его поездки по Франции. Беда лишь в том, что анекдота о рыжих и злых женщинах в нём нет. Пушкин запамятовал, но именно благодаря этой ошибке мы можем предполагать, что книга Босвела была у него в руках; и это вполне естественно: ведь биография Джонсона была хорошо известна в пушкинском кругу. В 1827 году Вяземский напечатал в «Московском телеграфе» отрывок из письма А. И. Тургенева, где пересказан отзыв его брата, декабриста Н. И. Тургенева, об английском биографе: «Знаете ли вы книгу Босвеля (Bosswell) о Джонсоне? Это весьма интересная книга и, конечно, лучшая из всех биографий. Босвел был несколько лет приятелем Джонсона и записывал всё, что он говорил о различных предметах, так что книга представляет теперь, кроме множества весьма умных, замечательных рассуждений, разговоров, кроме полного изображения характера Джонсона, также и характер времени, в которое он жил»
Находясь в вынужденном изгнании, писатель В.П. Аксенов более десяти лет, с 1980 по 1991 год, сотрудничал с радиостанцией «Свобода». Десять лет он «клеветал» на Советскую власть, точно и нелицеприятно размышляя о самых разных явлениях нашей жизни. За эти десять лет скопилось немало очерков, которые, собранные под одной обложкой, составили острый и своеобразный портрет умершей эпохи.
Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.