Прометей, том 10 - [46]
Около 1830 года под непосредственным влиянием политических событий — как в России, так и за её пределами — у Пушкина намечается поворот к углублённому изучению истории. Отныне Пушкин рассматривает исторический процесс в его динамике, а современные события — как звено в цепи причинно-следственных отношений, звено, которое непосредственно возникает из предшествующей истории и в известной мере определяет последующее развитие, поэтому-то Пушкин и написал «прекрасно» против соответствующего рассуждения Вяземского в конце четвёртой главы рукописи: точка зрения Вяземского на взаимопроникновение вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего совпала с размышлениями Пушкина.
Углубление представлений об историческом процессе способствовало новому подходу к осмыслению исторического документа, к расширению сферы исторических источников. Быт, нравы, характеры воспринимаются теперь как одна из существенных сторон исторического процесса, и как следствие подобного восприятия прошедшего анекдот становится в одном ряду с другими историческими источниками: только, центр тяжести переносится с фактической на психологическую достоверность события. Рассказ, передающий непосредственные наблюдения над внешностью, привычками, поведением исторического лица, пересказ его слов, «живые цитаты» его речи, даже слухи о нём, отражающие восприятие его личности современниками, — всё это оказывается достоянием истории, так как помогает воссоздать «весомо, зримо» его бытовой и психологический облик. Именно поэтому Пушкин помещает в «Литературной газете» предания полулегендарного характера. Предпочтение мемуарным жанрам очевидно также в пушкинском «Современнике»: основную часть своего журнала Пушкин заполнял не художественной прозой и стихами, а произведениями преимущественно мемуарными и хроникальными («Хроника русского» А. И. Тургенева, «Записки» Н. А. Дуровой, «Занятие Дрездена» Дениса Давыдова и т. д.).
Современная Пушкину и более ранняя русская историография охотно пользовалась устным преданием, но если прежде это было результатом недостаточной разработанности источниковедческих дисциплин, то теперь подобный подход стал осознанным принципом, возникшим из ощущения живого исторического процесса, из ощущения истории, творящейся на глазах писателя. «События, нравы и лица, коими пренебрегает история», становятся необходимым и неотъемлемым дополнением повествования о делах давно и недавно прошедших лет.
Теперь становится понятным, почему многие пометы Пушкина касаются различных мемуарных источников. Следя за его пометами, мы можем твёрдо сказать, что на протяжении всего чтения рукописи Вяземского Пушкин сохраняет неослабевающий интерес к её документации, дополняя обильно привлечённые автором материалы обширным кругом новых источников: здесь и нравоописательные «Картины Парижа» Мерсье — произведение, откровенно ориентирующееся на хронику и документ, и наряду с ними Стерн, «сентиментальный путешественник», из произведений которого на первый план выступает их «фактографическая» основа.
На равных правах появляется семейное предание как один из ценнейших исторических источников. Две пометы Пушкина показывают, как внимательно он прислушивался к рассказам своих родных. Полемизируя с утверждением Вяземского, что комедии Фонвизина, поставленные на столичной сцене, не кололи глаза тем, кого они осмеивали, ибо в них действовали провинциальные персонажи, Пушкин написал на полях рукописи:
«Бабушка моя сказывала мне, что в представлении Недоросля в театре бывала давка — сыновья Простаковых и Скотининых, приехавшие на службу из степных деревень, присутствовали тут — и следств<енно> видели перед собою близких и знакомых, свою семью».
Вторая «семейная» помета Пушкина сделана на заключительной главе «Фонвизина», там, где речь идёт о последних днях сатирика:
«Отец мой, посетивший Ф. Визина перед его смертию, говорит, что он был занят своими картинами более, чем своими сочинениями — Ce qui est beaucoup dire»[289].
Свидетельство С. Л. Пушкина, что у Фонвизина была коллекция картин, документально подтверждается: в бумагах Вяземского сохранилась опись его коллекции, относящаяся к 1777 году. Позднее, в 1784—1785 годах Фонвизин совершил путешествие в Германию и Италию для приобретения картин.
Перед нами живая связь поколений: мы узнаем, что рассказы бабки и отца были одним из источников сведений Пушкина о Фонвизине, об его интересах, образе жизни. Кое-какие подробности о сатирике Пушкин узнавал и от других лиц: вспомним, что в январе 1831 года Пушкин по просьбе Вяземского навестил престарелого князя Н. Б. Юсупова и беседовал с ним о Фонвизине.
Семейное предание и свидетельства современников сочетались в размышлениях Пушкина с данными, почерпнутыми из печатной мемуарной литературы, которая большим потоком стекалась в его библиотеку. Среди мемуарных источников, приведённых в пометах Пушкина, есть и такие, которые особенно привлекают его внимание, — это в первую очередь записки Казановы — «бесстыдные записки», как охарактеризовал Пушкин их и другие им подобные в одной из заметок 1830 года. Томики этих записок сохранились в библиотеке Пушкина.
Находясь в вынужденном изгнании, писатель В.П. Аксенов более десяти лет, с 1980 по 1991 год, сотрудничал с радиостанцией «Свобода». Десять лет он «клеветал» на Советскую власть, точно и нелицеприятно размышляя о самых разных явлениях нашей жизни. За эти десять лет скопилось немало очерков, которые, собранные под одной обложкой, составили острый и своеобразный портрет умершей эпохи.
Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.