Прометей, том 10 - [43]
Почтенные ревизоры привлекли к суду за лихоимство гражданского губернатора Карцова и чиновников, вымогавших у казённых поселян деньги. Однако у Карцова нашлись, видно, покровители. И он не только избежал возмездия, но высочайше предписано было заплатить Карцову жалованье за те два года, что он находился под судом, и объявить ему монаршее благоволение за снабжение рекрутов полушубками (ревизия установила, что полушубки были гнилыми).
Дело Измайлова и его дворовых было окончательно решено и опубликовано Вторым отделом 6 департамента сената 7 января 1831 года.
Сенат предписал:
«…Сделать строгий выговор тульскому гражданскому губернатору Хрулеву, не воспретившему земскому суду требовать в Хитровщину роту воинской команды и не приказавшему возвратить её к своему месту…
Рязанскому гражданскому губернатору Карцову, который не только не согласился с неправильным решением уголовной палаты, но сверх присуждённых ею подверг тому же наказанию и других людей, сделать строгий выговор»[278].
Когда было опубликовано постановление сената по делу Измайлова, Пушкин жил в Москве. В течение 1831 года он дважды встречался с Салтыковым — это известно по письмам поэта (XIV, 147 и 152).
Как же не быть у них при встречах разговорам об Измайлове! Может быть, Михаил Александрович показывал поэту и документы, и, быть может, они введены Пушкиным в сюжет «Дубровского».
Мнение о том, что прототипом Троекурова явился Л. Д. Измайлов, без всяких доказательств, в одной-двух фразах высказывалось в печати несколько раз в конце прошлого и в начале нашего века[279].
В «Русском биографическом словаре» в заметке об Измайлове говорится, что он послужил оригиналом для одного из героев повести Мельникова (Печерского) «Старые годы»[280]. Литературовед А. Яцимирский предположил в своей статье о «Дубровском», что образ Троекурова оказал некоторое влияние на тип старого князя Болконского в «Войне и мире», а также князя Хвалынского в «Пугачёвцах»[281].
Затем появилась гипотеза о том, что в образе Троекурова Пушкин обобщил три фигуры, трёх псковских помещиков: Д. Н. Философова — обладателя гарема, Строганова — владельца богатейшей псарни, А. А. Львова — чудака и оригинала[282].
И всё же вряд ли можно согласиться с этим мнением: гаремы и псарни вовсе не были такой уж редкостью, чудачества тоже свойственны были многим. Следовало подметить главное — черты характера, сходство ситуаций, может быть, и биографий. Такого мнения, думаю, придерживался и покойный пушкинист Борис Львович Модзалевский. Когда статья эта была уже почти закончена, после работы в Ленинградском архиве, я обнаружила в отделе рукописей Института русской литературы в картотеке Б. Л. Модзалевского карточку. На ней написано: «Л. Д. Измайлов, рязанский помещик, выведен Пушкиным в „Дубровском“ под именем Троекурова».
Вывод этот Борис Львович подкрепил ссылками на ряд (уже известных мне) статей об Измайлове, дающих материал к его характеристике.
Дважды под одним и тем же именем Кирила Петровича Троекурова встречаем мы у Пушкина образ старинного русского барина: в «Арапе Петра Великого» и в «Дубровском». Угасший ещё в XVIII веке род князей Троекуровых занимал воображение Пушкина. От важного сановника петровского времени князя Ивана Борисовича Троекурова тянулись связи к предку поэта — стольнику Никите Борисовичу Пушкину. Когда Никита Пушкин был глубоким старцем, в 1708 году молодая жена его Акулина Григорьевна, урождённая Кологривова, написала подмётное письмо на жену князя Ивана Борисовича, Настасью Троекурову, будто бы приверженную к старинной одежде и не признававшую новую моду[283].
Не потому ли в «Арапе Петра Великого» рязанский воевода Кирила Петрович Т. (VIII, 21) ведёт у боярина Ржевского речь о старинных и новых модах? В дальнейшем фамилия «Т.» приводится полностью «Троекуров» (VIII, 25).
Через несколько лет в романе «Дубровский» Пушкин придал фамилию «Троекуров» другому русскому барину.
…И посейчас существует в Рязанской области, где жил когда-то помещик Измайлов, городок Троекуров, в старину принадлежавший князьям Троекуровым. Название этого городка вызывает размышления о романе Пушкина «Дубровский».
В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон
Из пушкинских маргиналий
(Пометы на книге Вяземского о Фонвизине)
В коллекции Петербургского цензурного комитета нам посчастливилось обнаружить рукопись Вяземского с пометами Пушкина[284].
Как рукопись Вяземского попала в руки Пушкина? Почему Пушкин с такою тщательностью, с карандашом в руках читал эту рукопись, то соглашаясь, то споря с автором? Какие отношения были между Пушкиным и Вяземским? Какой теме посвящён труд Вяземского, привлёкший пристальное внимание Пушкина? Почему рукопись Вяземского застряла в делах цензурного комитета?[285]
На все эти вопросы мы постараемся дать ответ в нашей статье и, разумеется, познакомим читателей с наиболее существенными записями Пушкина.
Первые шаги Пушкина на литературном поприще приводят его к знакомству с Петром Андреевичем Вяземским. 19 сентября 1815 года Жуковский писал Вяземскому: «Я сделал ещё приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Сарском селе. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не помешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт»
Находясь в вынужденном изгнании, писатель В.П. Аксенов более десяти лет, с 1980 по 1991 год, сотрудничал с радиостанцией «Свобода». Десять лет он «клеветал» на Советскую власть, точно и нелицеприятно размышляя о самых разных явлениях нашей жизни. За эти десять лет скопилось немало очерков, которые, собранные под одной обложкой, составили острый и своеобразный портрет умершей эпохи.
Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX — начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас — и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.
Рудольф Гесс — один из самых таинственных иерархов нацистского рейха. Тайной окутана не только его жизнь, но и обстоятельства его смерти в Межсоюзной тюрьме Шпандау в 1987 году. До сих пор не смолкают споры о том, покончил ли он с собой или был убит агентами спецслужб. Автор книги — советский надзиратель тюрьмы Шпандау — провел собственное детальное историческое расследование и пришел к неожиданным выводам, проливающим свет на истинные обстоятельства смерти «заместителя фюрера».
В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.