Прометей, том 10 - [32]
Многие талантливые люди, не нашедшие себе места при дворе Николая, уединялись в провинциальной глуши, в «обители… трудов и чистых нег». Таков был и бековский помещик А. М. Устинов, по воспоминанию современника, «человек милый, приветливый, образованный», который «интересовался всеми вопросами дня, и философскими и политическими. Journal des Débats не выходил у него из рук <…>. Он дожил до глубокой старости и 80 лет от роду с жаром спорил о новейших литературных произведениях, о религиозных мнениях Милля…»[200].
В переписке Адриана Михайловича с братом упоминаются многие люди, в разное время знавшие Пушкина. Здесь имена начальников, гонителей поэта и его приятелей, таких как Я. И. Сабуров, А. Д. Улыбышев, В. П. Зубков, В. П. Пальчиков, В. Т. Кек.
В середине 20-х годов в петербургском доме Устиновых на Фонтанке жили родители Пушкина — Сергей Львович и Надежда Осиповна[201]. У них вернувшийся из ссылки поэт встречался с Дельвигом и его женой, с А. С. Норовым, с А. П. Керн[202].
Много писем адресовано жене Устинова — Анне Карловне, урождённой Шиц, и её незамужним сёстрам Елизавете и Екатерине. Переписка соединяет трёх сестёр с С. Ф. Пушкиной, в которую поэт был влюблён и к которой сватался, с другом поэта княгиней Вяземской, временами жившей в Саратовской губернии[203]. В 1829 году Устиновы знакомятся с генеральшей В. Я. Солдан (Сольдейн), в доме которой на Пречистенке Пушкин бывал на балах в 1831 году. Хозяйка слыла «обходительной и образованной женщиной, интересовавшейся литературой…»[204]. Она «играла видную роль в высшем музыкальном обществе…»[205]. Солдан была хорошей знакомой семьи Гончаровых.
Но, пожалуй, ни с кем бековцы не переписываются так долго и так часто, как с проживающим в 50-ти верстах от них семейством Николая Ивановича Кривцова.
Сначала царский баловень, потом неудавшийся администратор, натура эксцентричная и талантливая, Кривцов, бесспорно, «повинен» в передаче немалой доли своего вольнодумства юноше Пушкину. Влияние было настолько сильным, что Пушкин посвятил Кривцову два дружеских стихотворения («Не пугай нас, милый друг….» — 1817 г., «Когда сожмёшь ты снова руку…» — 1818 г.), вспоминал его, присылал ему «свои вновь появляющиеся сочинения»[206].
Встречавшийся с Гёте и Гумбольдтом, Наполеоном и Талейраном, Кривцов после служебных неудач уединяется в Тамбовской губернии. Местность его заточения «представляла в то время замечательное собрание умных и образованных людей…»[207]. Но лишь с редкими из них вступает Кривцов в тесные сношения.
Среди тех, для кого он делает исключение, — хозяин Бекова Адриан Устинов. Обычно не жаловавшийся на судьбу, Кривцов, надломленный бездеятельностью, пишет в письмах к Устинову о снедающей его тоске («…Моё царство больше не в этом мире…»)[208].
Устинов нередко посещал Любичи — имение Кривцовых[209]. Дружили домами… В поздние годы А. М. Устинов сходится и с братом Н. И. Кривцова — Сергеем Ивановичем, декабристом, вернувшимся из ссылки. По просьбе жены Н. И. Кривцова Устинов удовлетворяет «причуду» её «несчастного брата», декабриста Ф. Ф. Вадковского, отправляя в Сибирь посылки (серебряные распятия)[210]… Переписка семей длилась и после смерти Кривцова в 1843 году. А. М. Устинов, постоянно находясь в курсе всех дел и забот своих соседей, пишет отцу в Саратов, что «Кривцов в прежних откровенных разговорах объяснял», что не хочет удаляться от имения, желая покоя, отстранения от сует, но многое о нём отцу «объясняет секретно» («Благоволите оставить про себя…»)[211].
Под строкой пушкинского адреса проступает карандашная запись, которая сейчас не поддаётся прочтению. Она была стёрта А. М. Устиновым не ранее 1880 года (на корешке тома стоят цифры 1819—1880), когда Адриан Михайлович вклеил листок с автографом в переплетённые документы, поставил на нём номер 127-й, а вместо былой карандашной записи написал полный комментарий. В оглавлении под № 126 Устиновым записано: Signature du Capit. J. Rohs, под № 127 — idem du poète Pouchkine[212]. Кроме того, в середине книги чернилами написано ещё одно оглавление следующих далее бумаг: в верхнем углу справа — карандашные вставки: Sign. de J. Rohs. Ecrit. de Pouchkine. Автографы англичанина капитана (1824 г.) и Пушкина (1831 г.) на листках одинаковой бумаги и одного формата.
Приехавшие по делу давней семейной тяжбы 15 января 1831 года в Москву, супруги Устиновы остановились в своём доме. Москвичам и сейчас хорошо знакомо большое жёлтое здание Музея архитектуры по улице Калинина, которое после существенных изменений интерьера всё же даёт представление о былом своём блеске. Дом известен более как талызинский, по имени хозяев, продавших его в 1801 году Устиновым[213]. Классический фасад, богатое убранство многочисленных комнат и галерей, анфилада гостиных, великолепные росписи стен и плафонов делают это здание архитектурным памятником пушкинской эпохи. Окна в окна смотрит он на особняк «богача младого» Д. Н. Шереметева, к которому обращено пушкинское стихотворение «На выздоровление Лукулла». Устиновский дом горел при Наполеоне. Был отстроен вновь. Существует гипотеза, будто в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» он описан как дом Пьера Безухова. Здесь останавливались друзья и родственники Устиновых, жил любимый дядя Лермонтова Афанасий Столыпин. Частенько бывал здесь, впоследствии приезжая по делам в Москву, и Н. И. Кривцов. Так, 16 декабря 1836 года Устинов в письме к отцу, жившему в Саратове, рассказывает:
