Прометей, том 10 - [30]
Из писем современника узнаём мы «о поступке глупом молодого Раевского с графинею, о том, что „Воронцов убит известною тебе историею графини“, что „счастие его семейственное потеряно“»[184].
Комментарий пушкиниста старшего поколения П. И. Бартенева: «А. Н. Раевский (Пушкинский Демон) с хлыстом в руках остановил на улице карету графини Е. К. Воронцовой, которая с приморской дачи ехала к императрице, и наговорил ей дерзостей. Его выслали в Полтаву»[185].
Поясняя этот рассказ Бартенева и назвав его «современной сплетней», пушкинист следующего поколения, М. О. Гершензон, рассказал следующее: «В семье сохранилось предание, что он (Раевский. — Т. Ц.) крикнул ей (Воронцовой. — Т. Ц.): „Soignez bien nos enfants“ или „ma fille“»[186].
Так или иначе, но до Пушкина этот рассказ дошёл, и он должен был увидеть, что его отцовство оказалось сомнительным[187].
Кто был отцом Софьи Воронцовой — для нас значения не имеет. Нам важна психология Пушкина. Как мы видели, он считал девочку своей дочерью[188]. Поэтому выходка Раевского, мнения о которой Пушкин спрашивает Вяземскую, должна была оскорбить его и за Воронцову, и за самого себя.
Забыть этого Пушкин не мог. И когда восемь лет спустя он оказался жертвой грязной интриги, затеянной вокруг его имени авторами анонимного пасквиля, он вспомнил одесскую историю. Об этом пишет Пушкину Жуковский в одном из писем в середине ноября 1836 года:
«Вчера, к вечеру после бала заехал я к Вяземскому. Вот что à peu près[189] ты сказал княгине третьего дня, уже имея в руках моё письмо: я знаю автора анонимных писем, и через неделю вы услышите, как станут говорить о мести, единственной в своём роде; она будет полная, совершенная; она бросит того человека в грязь; громкие подвиги Раевского — детская игра в сравнении с тем, что я намерен сделать, и тому подобное» (XVI, 186 и 395).
«Громкие подвиги Раевского», являвшиеся, по мнению Пушкина, верхом общественного вызова, должны были померкнуть рядом с мщением оскорбителю, задуманным Пушкиным.
«Воронцова до конца своей долгой жизни сохраняла о Пушкине тёплое воспоминание и ежедневно читала его сочинения. Когда зрение совсем ей изменило, она приказывала читать их себе вслух, и притом сподряд, так что когда кончались все томы, чтение возобновлялось с первого тома. Она сама была одарена тонким художественным чувством и не могла забыть очарований пушкинской беседы. С ним соединялись для неё воспоминания молодости»[190].
Условные сокращения
Произведения и письма А. С. Пушкина цитируются по Полному собранию сочинений (тт. I—XVI. М.—Л., Изд-во АН СССР. 1937—1949; т. XVII, Справочный, 1959). Все ссылки на это издание в тексте после цитаты в скобках — том, страница.
«Из записей П. И. Бартенева» — М. А. Цявловский. Из записей П. И. Бартенева (О Пушкине и гр. Е. К. Воронцовой). «Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка», т. XXVIII, вып. 3, 1969, стр. 267—276.
«Летопись» — М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. М., Изд-во АН СССР, 1951.
«Рассказы о Пушкине» — «Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей П. И. Бартеневым в 1851—1860 годах». Вступительная статья и примечания М. Цявловского. М., 1925.
«Рукою Пушкина» — «Рукою Пушкина». Несобранные и неопубликованные тексты. Подготовили к печати и комментировали М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. М.—Л., «Academia», 1935.
ВМП — Всесоюзный музей Пушкина (г. Пушкин).
ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина.
ГМП — Государственный музей Пушкина (Москва).
ПД — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР (Ленинград).
ЦГАгМ — Центральный государственный архив г. Москвы.
ЦГАДА — Центральный государственный архив древних актов.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства.
ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции.
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив СССР.
К. Шилов
Московский адрес
На сероватом узком листке, вклеенном среди четырёхсот листков разного формата в тяжёлый чёрный том, Пушкиным написана всего одна строчка:
«НА АРБАТЕ ДОМ ХИТРОВОЙ.
А. П.»
Мгновенно зажигаются в памяти пушкинские слова в статье о Вольтере: «Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства» (XII, 75).
Ниже автографа аннотация на французском языке:
«Рука поэта Пушкина. Адрес, набросанный им самим в нашем большом доме на Вздвиженке, однажды вечером, в большой зале, во время моего отъезда в Саратов. Пушкин был тогда женихом»[191]
Ровный, «вежливый» почерк записи принадлежит саратовцу Адриану Михайловичу Устинову (1802 — после 1882).
Никогда раньше имя Пушкина не было связано с московской улицей Воздвиженкой. Когда же посетил Пушкин Воздвиженский дом? При каких обстоятельствах мог он оставить хозяевам свой адрес? Последняя строчка приписки переносит нас к зиме 1830/1831 года…
В декабре 1830 года Пушкин вновь встречается с Москвой, столь милой ему издавна своей первопрестольной патриархальностью, так изумительно им изученной и воспетой. Поэт делает последние приготовления к важнейшему дню своей жизни — свадьбе. Нуждаясь в средствах, просит он у царя разрешения издать «Бориса Годунова». Окончательно выясняет материальные отношения с прижимистыми родственниками невесты.
