Прометей, том 10 - [116]

Наконец известно, что члены этой семьи порой выручали поэта из неловкого положения, в которое он попадал на дворцовых приёмах. В дневнике Пушкина имеется запись от 18 декабря 1834 года с описанием бала в Аничковом дворце.

«На лестнице встретил я старую г[рафиню] Бобр[инскую], которая всегда за меня лжёт и вывозит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в А[ничков] ездят с круглыми шляпами; но это ещё не всё). <…> Г[раф] Бобр[инский], заметя мою Λ[563] шляпу, велел принести мне круглую. Мне дали одну, такую засаленную помадой, что перчатки у меня промокли и пожелтели» (XII, 333).

Итак, Пушкин посещал дом Бобринских, встречался с ними во дворце, однако это семейство не занимало особого места ни в жизни поэта, ни тем более в его сердце.

И тем не менее обширный архив Бобринских[564] обогащает нас представлениями о Пушкине и его времени. Познакомившись ближе с одним из первых семейств «большого света», мы заметим немало черт, вообще свойственных светскому окружению поэта.

Кроме того, Бобринские — люди весьма осведомлённые, и в их бумагах встречаются важные подробности, в частности, о жизни и гибели Пушкина.

Попытаемся разобраться, кто такие Бобринские.

Крупные землевладельцы, они были близки ко двору по своему происхождению: родоначальник этой фамилии — Алексей Григорьевич Бобринский — был внебрачным сыном Екатерины II и графа Григория Орлова. Фамилию свою Бобринские получили от названия имения Бобрики в Тульской губернии, дарованного Екатериной сыну. Екатерина интересовалась судьбой сына, следила за его воспитанием и хорошо обеспечила его имущественное положение. Не оставлял Бобринского своими милостями и Павел I, который пожаловал брата своего в графы. К моменту знакомства с Пушкиным эта семья состояла из вдовы Алексея Григорьевича Бобринского — графини Анны Владимировны, рождённой Унгерн-Штернберг, её сыновей — Алексея, Павла и Василия и дочери Марии (бывшей замужем за князем Николаем Сергеевичем Гагариным). Пушкин был знаком и общался главным образом со старой графиней Бобринской, её старшим сыном Алексеем Алексеевичем и его женой Софьей Александровной Бобринской, рождённой графиней Самойловой. Софья Александровна приходилась двоюродной сестрой Николаю Николаевичу Раевскому-старшему, дружила с его дочерьми, в особенности с Екатериной, женой М. Ф. Орлова.

Алексей Алексеевич (1800—1868) — фигура сложная. Этот светский приятель Пушкина, по словам П. А. Вяземского, «не был тем, что обыкновенно называют царедворцем»[565].

Блестящая образованность, не характерные для его круга обширные познания в сельском хозяйстве, промышленности, математике, финансах, увлечение химией, механикой, фотографией, разными ремеслами, крупная — по сути, вполне буржуазная — предпринимательская деятельность (основание свеклосахарных заводов, участие в железнодорожном строительстве) — по словам Вяземского, «он положил первые железные рельсы на русской почве»[566]. При этом особое благоволение Николая I, высокие придворные чины и должности (камергер, церемониймейстер и управляющий двором великой княжны Ольги Николаевны и с 1845 года — шталмейстер).

Если попытаться дать оценку политическим взглядам Бобринского, то его можно назвать либералом, но его либерализм был скорее всего данью моде, отзвуком александровской эпохи.

Политические взгляды большинства в то время лучше всего проверялись отношением к восстанию декабристов.

Как известно, в дни восстания декабристов Кавалергардский полк, в котором служил Бобринский, оставался верен новому императору. 14 декабря 1825 года по приказу Николая I Бобринский вместе с полком находился на Адмиралтейской площади: Николай стягивал верные ему войска

Вот как описывает события этого дня со слов Бобринского его сын: «14 декабря, отправившись с другими офицерами во дворец к присяге в полной форме, он узнал, что полк вызван по тревоге в походной форме. Вернувшись скорее домой, он переоделся, надел латы, сел верхом и поспешил к полку, которому назначено было собраться на Адмиралтейской площади. Но так как Галерная была запружена народом и войсками, то он, объехав вокруг своего дома и сада, поскакал к площади вдоль по набережной Адмиралтейского канала. Рядом с ним бежали в беспорядке матросы гвардейского экипажа. На площади он нашёл свой полк, выстроенный от угла бульвара до военного министерства (Лобанова дома, на углу Вознесенского проспекта) лицом к синоду и Конногвардейскому манежу. Мятежники, стоявшие спиной к сенату, стреляли. Вдруг сзади кавалергарды услыхали шум колёс артиллерии, прискакавшей во весь опор и снимавшей орудия с передков назади полка. В первую минуту кавалергарды не знали, находится ли артиллерия на их стороне и не передалась ли она мятежникам. Но раздалась команда, эскадроны раздвинулись, и дали место артиллерии, которая сделала несколько выстрелов по мятежникам, вскоре обратившимся в бегство. Кавалергарды ночевали у бивачных огней на Дворцовой площади и посылали разъезды по городу. Картечная пуля, пролетевши всю Галерную, завязла в штукатурке дома графа Бобринского и долго потом хранилась у него»