Прометей, том 10 - [115]
Я поражена, что у меня нашёлся столь жестокий враг. Что до вашей жены, дорогой Пушкин, то она ангел, и на неё напали лишь для того, чтобы заставить меня сыграть роль посредника и этим ранить меня в самое сердце!
Элиза X.
Адрес: Александру Пушкину»[557].
Попытаемся восстановить содержание не дошедшего до нас письма Пушкина, на которое она отвечает в найденном письме.
Пушкин должен был сообщить ей прежде всего, что содержало пересланное ею письмо. Совершенно ясно из текста письма Хитрово, что она не вскрыла его (как поступили и все те, кто доставил ему аналогичные послания), и только сейчас узнала, что оно заключало.
Судя по рассказу Соллогуба, Пушкин прочитал ему письмо, написанное им Елизавете Михайловне, письмо «сообразное с его словами». Напомню их: «это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу» и т. д.
Как видим, Пушкин ещё не выбит из колеи, как это случилось несколько часов спустя.
Вероятно, Пушкин и писал Хитрово, что он не придаёт значения анонимному письму.
Можно допустить, что, зная впечатлительность Елизаветы Михайловны и ожидая её бурную реакцию, Пушкин со свойственным ему благородством советовал ей не принимать к сердцу этот неприятный инцидент, так же как и то, что подобная мерзость прислана ему через неё. Тогда становится понятным её энергичное возражение в начале письма: «Нет, дорогой друг мой, это для меня настоящий позор».
Письмо к Хитрово было первым откликом Пушкина на полученный им из вторых рук анонимный пасквиль.
Когда же вслед за «дипломом», полученным от Хитрово, подобный же принёс Соллогуб, почта доставила ему третий, а затем Пушкин узнал, что семь или восемь человек его знакомых получили такое же письмо под двойным конвертом[558], он увидел, что имя его публично предано осмеянию… Презрение сменилось раздражением, раздражение — гневом, и Пушкин разразился вызовом Дантесу.
Два впервые сообщаемые в печати письма Хитрово к Пушкину дополняют её образ, сложившийся благодаря опубликованным её письмам к поэту и воспоминаниям современников.
Экзальтированная, чувствительная, обожавшая Пушкина до поклонения, надоедавшая ему восторженным изъявлением своих чувств, — вот образ этой женщины, какой мы имели до сих пор.
Новое письмо — 1830 года — показывает уже не первый раз, что даже тогда, когда Пушкин стал счастливым женихом, Хитрово продолжала ему писать о своей любви.
Как мы видели, Пушкин ответил ей тотчас же. Пропуская все её бестактные признания (как делал он, и впредь), он из доброты не мог не ответить на её жалобное письмо. Тем более что политические новости, передаваемые ею, живо его интересовали.
Во втором новом письме — 1836 года — волнение, охватившее Хитрово, вызвано не тем, что автор «диплома» оклеветал жену Пушкина и оскорбил его… Она взволнована тем, что замешали в это дело её.
Она «на коленях просит» не говорить никому «об этом глупом происшествии». Что разумеет она под этими словами? То, что «диплом» послан через неё. Весь смысл её письма в том, что её обидели, что она не заслужила того что Пушкин должен скрыть, что письмо прислано ему через неё!..
И оклеветали-то Наталью Николаевну лишь для того, чтобы «заставить её сыграть роль посредника». Тут сказывается, может быть, щекотливое положение Елизаветы Михайловны: пересланное ею письмо порочит жену Пушкина, а ведь всем известна её многолетняя влюблённость в него…
Она и вообразила, что, пересылая оскорбительное письмо Пушкину через неё, аноним рассчитывал, что её сочтут автором пасквиля.
О чём думает она (преданнейший друг!), узнав содержание письма, пересланного ею Пушкину?!
Такой эгоцентризм оставляет тяжёлое впечатление.
Мы знаем, как зубоскалила Софья Карамзина, наблюдая за Пушкиным, потерявшим всяческое самообладание во время преддуэльной истории[559].
Мы знаем, как заявил Вяземский, что он «закрывает лицо своё и отвращает его от дома Пушкиных», видя, что у них происходит что-то, ему не понравившееся…[560]
Знаем мы и о том, что Вера Фёдоровна Вяземская не предприняла никаких решительных действий для того, чтобы помешать дуэли Пушкина, о которой она узнала от него самого[561].
Мы узнаем, наконец, что Елизавета Михайловна Хитрово, прочитав его письмо об анонимном пасквиле, осталась к Пушкину безучастной.
Конечно, все они спохватились после гибели великого поэта, поняли, как близоруко судили они в своё время, воспринимая подлинную трагедию как комедию, поверхностно, легкомысленно. Перед судом истории они как бы оправдались…
Но так или иначе в роковые дни борьбы Пушкина с клеветой «лучшие друзья» отпадали от него один за другим.
Он пришёл к смерти в совершеннейшем одиночестве.
Н. Б. Востокова
Пушкин по архиву Бобринских
Первое упоминание о Бобринских в переписке Пушкина относится к 1832 году. Поэт напоминает жене о встрече с Александровым[562] у Бобринской.
Единственное дошедшее до нас письмо Пушкина, в сущности, записка, адресованная А. А. Бобринскому 6 января 1835 года, свидетельствует о приятельских взаимоотношениях поэта с этим «старым знакомым» (XV, 75).
