Прометей, том 10 - [111]

Письма Хитрово досаждали Пушкину. «Письмо моё доставит тебе Гончаров, брат красавицы, — пишет он Вяземскому во второй половине марта. — Теперь ты угадаешь, что тревожит меня в Москве. Если ты можешь влюбить в себя Елизу, то сделай мне эту божескую милость, — полушутливо, полусерьёзно умоляет он своего приятеля (тот был в Петербурге). — Я сохранил свою целомудренность, оставя в руках её не плащ, а рубашку (справься у княгини Мещерской[516]), а она преследует меня и здесь письмами и посылками. Избавь меня от Пентефреихи» (XIV, 74).

Пентефрий — фараонов царедворец. Его жена воспылала страстью к прекрасному юноше Иосифу, который спасся от её покушений, оставив у неё в руках плащ.

Тем более неуместны были письма Хитрово в это время, так как решалась судьба Пушкина. Он отважился вторично обратиться к Н. И. Гончаровой с предложением о браке с её младшей дочерью, юной Натальей Николаевной. В руке этой красавицы ему отказали год назад — ей было всего шестнадцать лет. Теперь ему ответили согласием. 6 апреля предложение было принято. 6 мая состоялась помолвка, о которой, как это было принято, знакомым разослали уведомления.

Не выдержав молчания Пушкина, кроткая Елизавета Михайловна восстала. 9 мая она написала ему:

«Я считаю обязательным, чтобы вы написали мне о получении этого письма, — впредь у вас не будет более причин для отговорок.

Я не имею для вас никакого значения. Расскажите мне о своей женитьбе, о планах на будущее. Все разъезжаются, а хорошей погоды всё нет.

Долли и Катрин просят передать вам, что вы можете рассчитывать на них, чтобы ввести вашу Натали в свет. Г-н Сомов даёт уроки посланнику и его жене, а я перевожу „Marriage in high Life“[517] на русский язык и буду продавать его в пользу бедных!

Элиза

9-го вечером» (XIV, 91 и 410).

Пушкин ответил тремя строками, сдержанно, светски любезно.

«Не знаю ещё, приеду ли я в Петербург.

Покровительницы, которых вы так любезно обещаете, слишком уж блестящи для моей бедной Натали. Я всегда у их ног, так же, как и у ваших.

18 мая» (XIV, 92 и 411).

Ещё не получив этого письма Пушкина, Хитрово послала ему только что полученную из Франции драму Виктора Гюго «Эрнани» и ещё одно письмо:

«Я боюсь за вас: меня страшит прозаическая сторона брака!

Кроме того, я всегда считала, что гению придаёт силы лишь полная независимость, и развитию его способствует ряд несчастий, что полное счастье, прочное, продолжительное и в конце концов довольно однообразное, убивает способности, прибавляет жиру и превращает скорее в человека средней руки, чем в великого поэта! И, может быть, именно это — после личной боли — поразило меня больше всего в первый момент…

…Я говорила вам, что бог дал мне сердце, чуждое всякого эгоизма. Я размышляла, боролась с собой, страдала — и вот я уже дошла до того, что желаю, чтобы вы скорее женились, поселились со своей прекрасной и очаровательной женой в деревянном, очень чистеньком домике, по вечерам ходили бы к тётушкам играть с ними в карты, возвращались домой счастливым, спокойным и исполненным благодарности к провидению за дарованное вам сокровище, чтобы вы забыли прошлое, а будущее ваше принадлежало всецело вашей жене и детям!

Судя по тому, что мне известно об образе мыслей государя относительно вас, я уверена, что, если бы вы пожелали получить какую-либо должность при нём, она была бы вам предоставлена. Быть может, этим не следует пренебрегать, это поставит вас в более независимое положение и в смысле состояния, и по отношению к правительству.

Государь настолько к вам расположен, что вам тут не нужна ничья помощь, но ваши друзья, конечно, сделают ради вас всё возможное; родные вашей жены также могут оказаться вам тут полезны. Думаю, что вы уже получили моё коротенькое письмецо.

Ничто, в сущности, между нами не изменилось — я буду чаще видеть вас… (если бог приведёт ещё раз свидеться).

Отныне моё сердце, мои сокровенные мысли станут для вас непроницаемой тайной, а письма мои будут такими, какими им следует быть, — океан ляжет между вами и мною, — но рано или поздно вы всегда найдёте во мне для себя, для вашей жены и ваших детей друга, подобного скале, о которую всё будет разбиваться. Рассчитывайте на меня на жизнь и на смерть, располагайте мною во всём без стеснения. Обладая характером, готовым для других пойти на всё, я драгоценный человек для своих друзей: я ни с чем не считаюсь, езжу разговаривать с высокопоставленными лицами, не падаю духом, еду опять, время, обстоятельства — ничто меня не пугает. Усталость сердца не отражается на моём теле — я ничего не боюсь, я многое понимаю, и моя готовность услужить другим является в такой же мере даром небес, как и следствием положения в свете моего отца и чувствительного воспитания, в котором всё было основано на необходимости быть полезной другим!

Когда я утоплю в слезах мою любовь к вам, я всё же останусь тем же страстно любящим, кротким и безобидным существом, которое готово пойти за вас в огонь и в воду, ибо так я люблю даже тех, кого люблю мало!» (XIV, 91—92 и 410—411).

Пушкина изводили ламентации Хитрово, в особенности сейчас, когда он стал наконец женихом Гончаровой.