Пролетая над гнездом кукушки - [17]

— У вас… похоже… нет психиатрической истории болезни, мистер Макмьюрри?

— Макмерфи, док.

— О? Но я думал… Сестра сказала… — Он снова открывает лист, выуживает все те же очки, с минуту просматривает записи, потом снова складывает лист и сует очки обратно в карман. — Да, Макмерфи. Это верно. Примите мои извинения.

— Все в порядке, док. Эта леди, которая начала тут говорить, сделала ошибку. Я знаю, некоторые люди расположены к этому. У меня был дядя, которого звали Хэллэхэн, и он однажды пошел с женщиной, которая притворялась, что не помнит, как правильно произносится его имя, и называла его Хулиганом, просто чтобы позлить. Прошел целый месяц, прежде чем он ее остановил. Но зато наилучшим образом, да уж.

— О? И как же он остановил ее? — спрашивает доктор.

Макмерфи ухмыльнулся и потер нос большими пальцами.

— Как же, ждите. Я не могу рассказать вам этого. Я держу метод дядюшки Хэллэхэна в страшном секрете, понимаете, на случай если он мне самому когда-нибудь понадобится. — Он произносит это, глядя прямо на сестру. Она улыбается ему в ответ, и он переводит взгляд на доктора. — Итак, что вы там хотели спросить насчет моих бумаг, док?

— Да. Меня удивляет, что у вас нет первичной психиатрической истории болезни. Может быть, вы подвергались анализу или провели какое-то время в другом заведении?

— Ну, контора штата и арестантские камеры…

— В психиатрическом заведении?

— А… Нет, если речь идет об этом. Это — моя первая поездка. Но я — сумасшедший, док. Клянусь, что это так. Послушайте, я сейчас вам это докажу. Я думаю, что другой доктор на исправительной ферме…

Он поднимается, вытаскивает из кармана куртки сложенный лист бумаги, проходит через комнату, наклоняется к плечу доктора и начинает тыкать пальцем в лист, разложенный на его коленях.

— Понимаете, он написал кое-что, вот тут и вот тут…

— Да? Это я упустил. Одну минуточку. — Доктор снова выуживает очки, напяливает их и смотрит туда, куда показывает Макмерфи.

— Вот здесь, док. Сестра оставила это без внимания, когда читала мое дело. Видите, тут сказано: «Макмерфи, со всей очевидностью, страдает от повторяющихся… — я только хочу убедиться, что вы меня правильно понимаете, док, — повторяющихся приступов возбуждения, что дает нам возможность предположить психопатию». Он сказал мне — прошу простить, леди, — что я чересчур ревностно отношусь к своим сексуальным обязанностям. Доктор, это и правда так серьезно?

Он спрашивает об этом словно маленький мальчик, который встревожен и озабочен, что доктор не может удержаться и прячет в воротник еще один смешок. Его очки сваливаются прямо в карман. Теперь уже улыбаются все Острые и даже некоторые из Хроников.

— Я имею в виду перебор, излишнее рвение, док. Вы когда-нибудь страдали от этого?

Доктор вытер глаза.

— Нет, Макмерфи, признаю, что не страдал. Однако меня интересует, почему доктор на исправительной ферме сделал такую приписку: «Не следует выпускать из виду, что этот человек может симулировать психоз для того, чтобы избежать исправительных работ на ферме». — Он посмотрел на Макмерфи. — Что вы на это скажете, Макмерфи?

— Доктор, — Макмерфи выпрямляется во весь рост, морщит лоб и разводит руками, как бы показывая, что он честен и открыт для всего мира, — разве я похож на нормального человека?

Доктор так старался удержаться, чтобы не захихикать снова, что не сумел ответить. Макмерфи поворачивается на сто восемьдесят градусов и задает тот же вопрос Большой Сестре:

— Похож ли я?

Вместо того чтобы ответить, она встает и берет из рук доктора измятую бумагу и укладывает ее обратно в корзину. Садится на место.

— Может быть, доктор, вам следует поставить мистера Макмьюрри в известность о порядке проведения собрания?

— Мадам, — произносит Макмерфи, — разве я не рассказывал вам о моем дядюшке Хэллэхэне и о женщине, которая обычно перевирала его имя?

Довольно долго смотрит на него безо всякой улыбки. Она способна изображать улыбку, придавать лицу любое выражение, которое она намеревается на ком-нибудь использовать, но все это только видимость и не имеет никакого значения — просто рассчитанное, механическое действие, служащее ее целям. Наконец она говорит:

— Прошу прощения, Мак-мер-фи, — и поворачивается к доктору: — А теперь, доктор, если вы соизволите объяснить…

Доктор складывает руки на животе и откидывается на спинку стула.

— Да. Полагаю, я должен разъяснить основную теорию нашего терапевтического общества, раз уж мы об этом заговорили. Хотя я обычно откладываю это на попозже. Да. Хорошая идея, мисс Рэтчед, превосходная идея.

— Разумеется, и теорию также, но я имела в виду правило, которое гласит, что пациенты во время собрания должны оставаться на своих местах.

— Да. Конечно. А потом я объясню теорию. Мистер Макмерфи, первое, о чем вы должны знать, что пациенты во время собрания остаются на своих местах. Понимаете ли, для нас это — единственный способ поддерживать порядок.

— Точно, доктор. Я встал только для того, чтобы показать вам ту штуку в моей истории болезни.

Он возвращается на место, еще раз потягивается и зевает, усаживается поудобнее на стуле, словно собака, решившая отдохнуть. Наконец устроился и внимательно смотрит на доктора.