Проклятие императорского дома - [51]

Так и сделали.

Принцесса Сенниления (Сен) выиграла Никки в карты утром, пошла навещать брата вечером, и устроила грандиознейшую истерику, повыгоняв из покоев брата всех, кроме своей новой любимой горничной. Ближе к утру Никки тихо выскользнула из покоев и сообщила старшей мымре, что принцесса заснула у постели брата, и следовало бы переправить бедняжку в ее покои.

И принцессу Сеннилению (Шана) отнесли в ее покои ее дюжие немые служанки. Для них это не составило никакого труда: каждая из которых владела метлой чуть не лучше, чем телохранители отца своими мечами, и в ширину плеч они не догоняли Императора лишь потому, что природа к женщинам вообще несправедлива.

И даже если они и заметили что-то, то ничего не сказали.

Впрочем, они не могли ничего заметить: коллар, зачарованный Ригом Энтелем, обеспечивал достоверную и осязаемую иллюзию женского тела на основе тела его носителя. А тела у Шана и Сена были одинаковы — за исключением нескольких родинок, которых все равно никто не помнил (хотя Сен не поручился бы за Никки) и цвета глаз и волос.

Даже если среди служанок Сена и были провидицы, то они бы не удивились парику, и не заставили бы спящую принцессу открыть глаза.

Самым сложным, как ни странно, для Сена стало расставание с шевелюрой, которую он отращивал вот уже шестнадцатый год. Голова казалась легкой-легкой, и как будто бы… чужой. Ее стало… легче поворачивать? На шею ничего больше не давило…

И занавеситься волосами от бьющего в лицо утреннего солнца не получилось… Ладонь наткнулась на колючий ежик, и от этого-то непривычного ощущения Сен и проснулся.

К лучшему. Это принцессе Сеннилении незачем рано вставать и некуда торопиться.

А вот принцу Шанналану давно пора было подниматься и действовать.

Сен воспрял с кровати, с удовольствием ощутив ногами прохладные доски пола. В окно били солнечные лучи, птицы в дворцовом парке как с ума сошли — кричали на солнце, щебетали и всячески радовались утру. Тоже хотелось покричать: давненько его утро начиналось не с корсета.

Сен принял упор лежа и начал с десяти отжиманий. Во время их прогулок, уже после того, как Сен начал принимать травы, Лэйли заметила, что у него от их упражнений желтеют глаза. А еще во времена волнений и переживаний. И от страха. Лэйли вообще любила долго смотреть Сену в глаза, отчего он иногда не знал, куда деться, и замечала в нем сильно больше того, что он сам в себе замечал.

Шан никогда не думал о таких мелочах, по его разумению, Сен не мог не знать, как перекрасить себе радужку. В то время как все планы Сена поменяться всегда разбивались об это дурацкое обстоятельство.

Но травы дали им шанс.

Сен подозревал, что цвет глаз может быть связан с родовой магией. Он хотел бы, чтобы это было так: потому что это значило, что травы Лэйли пробуждают в нем Императорскую кровь, крепко спавшую все его детство.

Он встал с пола и открыл резные дверцы шкафа, в глубине которого дремало зеркало, чтобы проверить, как получается.

Отражение? Нет, пока нет. Недостаточно. Еще.

И еще десять.

И еще.

Когда отражение в тусклом зеркале в глубине гардероба одарило Сена желтоглазой ухмылкой, он взмок так, как будто реально всю ночь валялся в лихорадке. Что же, так даже лучше.

Он лег в кровать и накрылся одеялом.

Еще одной проблемой, которую заговорщикам предстояло решить, были отвратительные актерские навыки — как Шана, так и, (нельзя переоценивать себя, когда от этого зависит твоя жизнь) Сена.

Правда, Никки даже не поняла, в чем тут может быть трудность.

Она в тот момент стояла на коленях перед кроватью и держала Шана за пылающую руку, прислонившись к ней лбом, и истово молилась тихим шепотом — не забывая краем уха слушать, о чем говорят братья.

«Смотрите, какая лихорадка», — сказала она серьезно, — «После такой лихорадки за моим батей демоны пришли, он так перепугался, что три дня не пил потом и не буянил, совсем другой человек стал».

«А потом что?» — спросил Сен, потому что Шан, кажется, знал, а его бесило не знать что-то, что Шан знает.

«Потом помер», — тихо сказала Никки и всхлипнула, и крепче сжала руку Шана.

Смертельное переживание показалось Сену неплохой идеей. Что еще могло бы расшевелить такого мямлю, как его братец?

Только пляска между жизнью и смертью.

В каком-то смысле они даже не совсем врали: эта болезнь впервые в жизни заставила Шана предложить Сену хоть какую-то удачную идею. И, фигурально выражаясь, она и правда превратит принца Шанналана в Сена. Даже до гусиных Шановых мозгов дошло: он не тянет, и не вытянуть может фатально, пора менять игрока.

Сен ведь пришел к братцу в первый раз не просто так. Подозрительно вовремя его свалила болезнь, и подозрительно мало эта болезнь волновала тех, кого должна бы; Сен решил поначалу, что Шан симулирует, просто нашел повод не ходить на суды, о которых с десяти лет видит кошмары, взял себя в руки и научился наконец врать. Но оказалось — нет. Брат пылал, как печка.

Сен даже испугался вдруг.

Но потом испуг сменился яростью.

Слишком, слишком вовремя! Брата травят, а этот растяпа даже заподозрить такого не может! Вот будь он на его месте…

И вот он — на его месте.