Проклятая земля - [7]

Пьяный от радости и от радужных надежд, Юсеф-паша обходил с поздравлениями дома друзей и благодетелей и, поднимаясь по ступенькам застланной ковром лестницы к Орхану-эфенди, троюродному брату отца и своему покровителю, едва не налетел на мужчину, человека, такого же молодого, знатного и столь же возбужденного торжествами. Они поздравили себя с тем, что на престол пролился счастливый свет, зауступали дорогу, и в миг, когда их сияющие взгляды встретились, вся их нерастраченная сила молодости и веселья, душевной щедрости и веры в счастливое будущее сама толкнула их друг к другу и они крепко обнялись. Порыв их был искренним, сердечным и бурным, и юный Юсеф понял, что чувство единения с правоверными всего мира, которое всецело владело им с утра, наконец-то прорвалось наружу, встретившись с братским ликом.

Чувство это было знакомо Юсефу-паше и раньше, но в тот день оно завладело им без остатка. Он знал все дно этого чувства — глубокая и безграничная духовная принадлежность к священному союзу людей, объединенных личной и общей верой в аллаха и его пророка. Аллах был убежищем мира, и кроме слепцов, все еще не прозревших это, все те, кого всевышний не обошел своей милостью, казались Юсефу-паше братьями и сомышленниками, независимо от их положения в обществе, языка и рода занятий. Ему страстно хотелось верить, что так оно и есть, он гордился своей принадлежностью к мировому сообществу мусульман, он поклялся быть достойной его частицей; весь жар души он посвящал мусульманству, радуясь, что относится к числу зрячих и посвященных, и ожесточаясь на неверных, не желающих спасаться и препятствующих спасению других.

Всплеск чувства религиозного единения и любви был настолько неожиданным и ошеломляющим, что Юсеф-паша запомнил тот день на всю жизнь, как не забыл он и о том незнакомом сверстнике. Обнявшись, они как мальчишки помчались по лестнице, сильная рука спутника приподнимала Юсефа-пашу в воздух, легко перенося со ступеньки на ступеньку. Так, не разжимая объятий, они добежали до дверей салона, и когда — веселые, раскрасневшиеся и задыхающиеся предстали перед собравшимися, все приняли их за старых друзей или родственников. Их усадили рядом, и хотя оба успели пресытиться угощениями, они не посмели нарушить обычай и присоединились к обильной трапезе Орхана-эфенди. Салон был усыпан цветами, в расставленных по полу египетских корзинках высились пирамидки всевозможных плодов, доставленных из разных концов необъятной империи. Влиятельный придворный, Орхан-эфенди никогда не вступал в рискованные беседы и тем более не позволял ничего подобного в своем доме. В праздник же и вовсе было недопустимым говорить о неприятностях или сообщать дурные вести, поэтому в салоне журчали легкие и приятные разговоры. Разумеется, мужчины не удержались от рассказов о силе и юначестве, у каждого было что поведать об этом, и в какой-то момент Орхан-эфенди указал гостям на пришедшего с Юсефом-пашой юношу:

— А ведь незачем ходить далеко за примерами. Вон стоит молодец! Подковы гнет, коня на скаку остановит, кабы не знатный род, был бы борцом на празднествах и равных ему не знала бы вся земля наша, дари ее всевышний славой своей!

Гости повернулись к юноше, глядя оценивающе. И хотя никто не усомнился в словах Орхана-эфенди, все, в том числе и сам хозяин, почувствовали, что они нуждаются в каком-то подтверждении. Юноша побагровел, заросший черной как смоль бородкой подбородок его дернулся, он попробовал засмеяться, но закашлялся, и его смущенный взгляд забегал поверх голов достопочтенных беев.

— И без коня и подковы видна его сила, — произнес чей-то голос, а юноша, не вставая с оттоманки, протянул руку к одной из корзинок и схватил с вершины пирамидки кокосовый орех. Он несколько раз подкинул его на ладони, словно определяя его прочность, а тот же голос попытался умерить его пыл:

— Не стоит, богатырь…

Юноша, однако, не слышал ничего, кроме ударов собственного сердца, и не видел ничего, кроме шершавой коры коричневого плода. Каждый знал, как трудно открыть кокос, а раздавить его — нужно, чтобы на него наступил слон. С лиц гостей смыло улыбки, и тишину прорезала тоскливая мелодия зурны.

Костлявые пальцы незнакомого юноши начали медленно сжиматься. Упершись локтем в бок, он напрягся, все присутствующие затаили дыхание и во все глаза следили за его дрожавшей от напряжения рукой. Побледневший Орхан-эфенди забился в угол, проклиная себя за неосторожно сорвавшиеся с языка слова, грозившие ему позором и могущие испортить праздник. А что будет делать герой, если его попытка бесславно провалится?! Легкомыслие может стоить ему доброго имени, злые языки раструбят об этом по всему городу, на карьере будет поставлен крест. Перед силой здесь преклонялись, но и за каждую неудачу платили дорогой ценой. Ох, какой позор! Каждый из гостей думал о том же, большинство всем сердцем желало юноше победы, которая позволит ему выпутаться из неловкого положения. Желали, но не верили. И только Юсеф-паша, охваченный состраданием к смельчаку, мысленно заклинал: «Сделай это… Сделай… Яви чудо, всевышний!» — и в оцепенении наблюдал за усилиями незнакомца, до посинения сжимая зубы и впиваясь ногтями в алую обивку оттоманки. Он заметил, что кулак юноши разжался, и едва не охнул. Переведя дух, юноша шевельнул пальцами левой руки, собрался с силами и напрягся так, что на лбу вздулись вены, и наконец орех с хрустом разломился. Брызнуло молоко, жидкая кашица протекла на ковер.