Происшествие - [44]

Конечно, Тамара Леонидовна только делала вид, что сердится на племянницу. На самом деле она гордилась ею: в тридцать семь лет почти доктор геологических наук. Нюра и Ефросинья были для тети Томы эталоном современных молодых женщин.

— Ну что ж, Клавдия? — спросила тетя Тома. — Пойдем, наконец?

Но Клавдия не двинулась с места, потом протянула руки Аркадию и потребовала:

— Неси!

— Характер! — сварливо заметила Тамара Леонидовна. — Весь в мамочку. Послал бог родственничков.

— Что ты с собой сделал, скажи на милость? — Капитан Кузьмичева неодобрительно оглядывала Валентина. Судя по всему, с утра он побывал в парикмахерской.

— Нравится? — ухмыльнулся Валентин. — То, что ты видишь сейчас у меня на голове, называется «остромодная» стрижка.

— Какой болван придумал это выражение — «остромодная»? Я бы ему суток десять дала, чтобы не уродовал язык. Ну зачем ты позволил издеваться над собой?

— Сама сказала, что я с моими лохмами похож на молодого петуха. А оперативный работник не должен быть похож на петуха. Даже молодого.

Ефросинья Викентьевна покачала головой.

— Хорош! По-моему, тебе надо купить тюбетейку и носить ее, пока не отрастут волосы.

— Еще чего! Я за стрижку четыре с лишним рубчика отдал, а если еще тюбетейку покупать — это какие же будут расходы!

Ефросинья Викентьевна рассмеялась.

— А столько вся твоя голова не стоит!.. Я еще раз перечитала письмо матери Маши Постниковой. Ты ведь знаешь мою дурацкую привычку все считать?

— Почему же дурацкую? Королев называет это «ухватистостью». В хорошем причем смысле.

— Не льсти! Я вот на что обратила внимание: Постникова очень часто посылала дочери посылки, в письмах предупреждала об этом и всегда перечисляла, что посылает… Я посчитала: получилось, что за три года она послала 76 банок тушенки, 49 банок икры, 52 банки креветок и крабов, 36 банок ветчины, языка. Ну и еще кое-какие дефицитные консервы.

— Ого! — присвистнул Валентин.

— В свободной продаже эти продукты не бывают. Где она брала столько? А с другой стороны, к убийству это вроде никакого отношения не имеет. Но не натолкнулись ли мы еще на что-то?

— Нам бы с убийством сначала разобраться, иначе Королев с нас головы поснимает.

— Это верно, — вздохнула Кузьмичева. — Какие у тебя новости?

— Парни — знакомые Маши — все ребята приличные. Ни с кем никаких конфликтов пока не обнаружено.

— Надо продолжать отрабатывать связи Постниковой. Я думаю, ты будешь это делать в Москве, а я поеду в Угорье.

— Почему ты все на Угорье тянешь? Считаешь, что убийца приехал оттуда? Но ведь Маша все лето была в Угорье, и если кто задумал ее убить, зачем надо делать это в Москве?

— Не тяну я на Угорье… Но ведь кто-то позвонил в институт и оставил номер телефона.

— Убийца не станет оставлять такой след.

— Я понимаю, что ты, Валя, прав. В чем-то прав, — поправилась Кузьмичева. — Так некстати все… У Вики только начался учебный год…

В аэропорту Угорья Кузьмичеву встречал начальник местного УВД майор Синицын, высокий, смуглый, с пышными рыжими усами, придававшими его лицу веселый и добродушный вид. Впрочем, по характеру он и оказался веселым и добродушным человеком.

— Капитан Кузьмичева? — окликнул он Ефросинью Викентьевну, когда она сошла с трапа.

— Да! — ответила она.

— Майор Синицын Яков Алексеевич. Позвольте ваш чемоданчик. А еще багаж будет?

— Нет. А как вы меня узнали?

— Вычислил, — засмеялся Синицын. — Мы с вами в Москве на одном совещании встречались. Точнее, вы выступали там, года три назад. А красивые женщины запоминаются.

Ефросинья Викентьевна так смутилась, что даже покраснела. Давно, с тех пор как она стала работать следователем, она взяла за правило никак не выделяться — ни внешностью, ни одеждой. Она никогда не употребляла косметики, носила строгие, неяркие блузки и платья. Аркадий говорил, что она «монашествует», а любимая подруга Нюра подвергала насмешкам, утверждая, что женщина при любой профессии прежде всего должна оставаться женщиной. Сама она любила экстравагантные туалеты и утверждала, что способна совершать экстравагантные поступки.

Синицын усадил Кузьмичеву в «Жигули», сам сел за руль, включил зажигание.

— А вы водите машину, Ефросинья Викентьевна?

— Права у меня есть, а практика очень маленькая. Скажите, Яков Алексеевич, вы Постниковых знаете?

— А как же! Зампред! И, кроме того, мой сын учился в одном классе с их дочерью.

— У вас такой взрослый сын?

Синицын засмеялся.

— Вот дети и выдают наш возраст. По правде говоря, я женился, едва мне стукнуло восемнадцать лет, а парень родился — еще и девятнадцати не было. Красивые у нас здесь места?

— Очень.

— Сейчас я вас в гостиницу завезу, устраивайтесь, отдыхайте. А через часок заеду, пообедаем, потом город покажу.

— Ох, майор! — улыбнулась Кузьмичева. — Не соблазняйте. Я ведь не в гости приехала, а работать. И времени у меня в обрез. Заедем в гостиницу и сразу к вам. Хорошо?

— Добре, — согласился Синицын. У него тоже не было времени выступать в качестве гида. Угорье — городок небольшой, но курортный, и в сезон здесь приезжих раз в десять больше, чем коренных жителей.

В управлении милиции Кузьмичевой отвели небольшой кабинет, хозяин которого находился в отпуске. Ефросинья Викентьевна быстро обжила его: положила в ящик стола кипятильник, пачку чая, баночку кофе — вещи, без которых она никак не могла обходиться. И еще сигареты — для особо нервных своих собеседников.