Происшествие из жизни... - [2]

Почти извиняющимся голосом Людмила Павловна сказала:

— Я запишу вас на завтра. К восьми тридцати.

— Нет, — сказал посетитель. — Мне надо сейчас.

Людмила Павловна знала, что идти докладывать Сергею Григорьевичу бесполезно, он не примет посетителя в неположенное время, и потому, понимая, что совершает почти служебное преступление, отошла от двери, выразительно вздохнув.

— Спасибо, — сказал посетитель, сейчас голос его был под стать глазам, певучий, мягкий. Он открыл обитую дерматином тяжелую дверь и вошел в кабинет.

Сергей Григорьевич говорил по телефону, вразумляя кого-то терпеливым сухим голосом. Он не взглянул на посетителя, словно не увидел, хотя на самом деле не мог не увидеть, и говорил:

— Это вам кажется, а мне не кажется… Нормальная инструкция, ее следует изучить и применить, таково не мое мнение, а вышестоящих организаций, и не надо заниматься бесполезным препирательством по телефону… Не знаю, не знаю, все можно свести к абсурду, все обозвать бюрократизмом. Вообще теперь привыкли много говорить о бюрократизме, а не заниматься исполнением указаний. Да, это моя личная точка зрения. Повторяю, да, да, над этой инструкцией работали мы. Ну что ж, формалисты, значит, формалисты. Однако ничего не поделаешь, вы должны составить справку, как эта инструкция изучается и применяется вами. Зачем? Таков порядок! Не вами и не мною установленный! Нет, обязательно в трех — в трех! — экземплярах. Всего доброго!

Он положил трубку и, не обращая внимания на посетителя, стал читать бумагу, лежащую перед ним на столе.

— Я могу побеседовать с вами? — спросил посетитель.

— Вы откуда? Я вызывал вас? — не поднимая головы, отозвался Сергей Григорьевич.

— Я сам от себя. По личному делу.

— Что? — сердясь, воскликнул Сергей Григорьевич. — Кто вас пропустил? Оставьте кабинет!

— Извините, — сказал посетитель, — но теперь это уже невозможно — я избрал вас.

— Куда избрали? Что за чепуха! Не мешайте работать!

— Я пришел к вам с предложением, — сказал посетитель.

— С каким предложением? Кто вы? Откуда? — Сергей Григорьевич, не дожидаясь ответа, нажал кнопку селектора. — Людмила Павловна, что с вами? Кто выписывал пропуск гражданину? Соедините меня с бюро пропусков.

— У меня нет пропуска, — сказал посетитель.

— Сейчас, — виновато сказала невидимая Людмила Павловна.

— Оставьте кабинет. Идите! — Сергей Григорьевич взмахнул рукой, указывая на дверь.

— У меня выгодное предложение, — сказал посетитель. — Я не уйду, пока мы не договоримся. Я прошу о небольшом одолжении: разрешите поменяться с вами душами. Мне нужна ваша душа.

— И ничего более? — иронически спросил Сергей Григорьевич, поняв, что имеет дело с сумасшедшим.

— Ничего. Только душа, — ответил посетитель. — Но, чтобы вы знали, кому отдаете душу, я должен представиться. Только не удивляйтесь, не принимайте меня за больного, сбежавшего из сумасшедшего дома. У вас на земле нас называют чертями. Я черт.

— Ах, вот оно что, — воскликнул Сергей Григорьевич, — тогда другое дело. Зачем же вам моя душа?

— В человеческой душе так много качеств, которые необходимы нам. Мне не обязательно ваша душа, я сюда забрел случайно, но теперь уж ничего не поделаешь. Возьмите мою душу, а я вашу…

— Разве у чертей есть душа? Вот не знал…

— Есть, Сергей Григорьевич… Вам нужно сказать только «да», и я уйду, дело будет сделано.

— Вот что, хватит! — сказал Сергей Григорьевич и нажал кнопку селектора. — Людмила Павловна, я жду!

— Никак не могу соединиться, — чуть не плача, сказала Людмила Павловна.

— Она и не соединится, пока я здесь, — сказал посетитель. — Да и зачем поднимать шум? Скажите «да», и я уйду.

— Да, да, — почти крикнул Сергей Григорьевич, — и убирайтесь вон.

— Вот и спасибо, — посетитель преобразился, робость пропала, во всем облике появилась самоуверенность, он хлопнул Сергея Григорьевича по плечу, сказал: — Привет! — и ушел. Проходя мимо Людмилы Павловны, показал язык, осклабился, напугав ее, вернув из лирической поры новогоднего школьного бала к ее двадцати восьми годам, к сегодняшним бытовым неустройствам, к постоянной тревожной заботе о больной матери.

Посетитель ушел, а она стояла в оцепенении, ждала, что Сергей Григорьевич вызовет ее и пропесочит. Людмила Павловна понимала свою вину, но объяснить, как все произошло, не могла: голубоглазый посетитель словно загипнотизировал ее, очаровал своей внешностью, парализовал волю. Он был так робок, почтителен, что вызвал жалость и к нему и к себе самой. Но потом вышел из кабинета другой человек. Наглый? Нет, не то чтобы наглый, но высокомерный, в глазах была жестокость. Во всем облике, даже в голосе появилось что-то знакомое. О господи, будто это вышел сам Сергей Григорьевич! Нет, Сергей Григорьевич не мог себе позволить такую дерзость, как показать язык, но Сергей Григорьевич умел смотреть на людей и даже иногда на нее, собственного секретаря, таким же взглядом. Этот взгляд был обиден не потому, что в нем сквозило какое-то выражение гнева, презрения, возмущения, нет, неприятен он был потому именно, что в нем не было ничего — никакого чувства, будто Сергей Григорьевич смотрел в пустоту. И голос его тогда звучал вежливо, обходительно, без эмоций, такая вежливость хуже любой грубости.