Прогулки по Раю печали - [93]

— Сташа, ты чего притих? — спрашивает бабушка.

И Стах, включившись, вспоминает, что не ввязался в обсуждение религии со своим «антинаучно».

Он отвечает так:

— Вы христиане, Тим — агностик. Оставлю разговоры о духовном вам.

— С каких это пор? — журит дедушка.

Стах усмехается и пожимает плечами. Хотя, подумав об агностике Тиме чуть дольше, возвращается в разговор — и к нему:

— Между прочим, Тиша, как физик биологу: ты должен понимать, что когда мозг умрет, сознание тоже. Там ничего нет. После смерти.

— Ну… — теряется Тим. — Мне не кажется, что наука мешает вере. Взять хотя бы Дарвина…

— Ну Дарвин — когда жил? Еще и труд всей его жизни посыпался от недостатка переходных форм.

— Я думал, ты видоизменил пари Паскаля…

— Это была шутка про агностицизм. На самом деле в этом плане я ужасный пессимист.

— А, — Тим озадачен, слабо хмурится и тянет уголок губ. — Откуда мы, по-твоему, взялись?.. Из материи после Большого взрыва?..

— Теория Большого взрыва — большое представление. Шум из ничего про мир из ничего.

— Арис Лофицкий, — шепчет Тим, — ты не веришь в сингулярность?..

— В точку, которая развернулась в ничто, — и стала всем? Ну нет. К тому же это не дает ответа на вопрос, кто создал сингулярность? Это ничего не объясняет.

— Ну… мы и уходим — в ничто?.. Почему не можем так же появиться?..

— Нет, это про душу. Мистификация жизни и смерти. Про плоть — известно. Если мы биологические машины, мы появляемся из малого и уходим в такое же малое.

— А сингулярность — не малое?..

— Это про недоказанное. Теория. А я тебе про факты. Давай как-то локальнее, ближе к нам. Есть на что опереться.

Бабушка с дедушкой улыбаются друг другу, и дедушка качает головой — на Стаха.

— Что? — не понимает тот. — Притихший лучше?

Бабушка говорит:

— Нет, конечно, Сташа. Не лучше.

Стах бы уточнил, что им не так, но Тим отвлекает:

— И в чем смысл?..

— Что ты спрашиваешь, Тиша? Разве ты не знаешь? Как природа заложила, так и есть. Мы рождаемся, развиваемся, возобновляемся и отваливаем, выполнив свою биологическую функцию.

Тим молча, сосредоточенно и напряженно ковыряется в тарелке. Чаще и больше, чем жует. Спрашивает холодно:

— По-твоему, люди, которые бездумно следуют природе, живут честней интеллигенции?..

Стах усмехается:

— Бездумно — это как?

— Просто возобновляя популяцию…

— Сильнейший из инстинктов человека после выживания — это развитие. Оставить наследие. Популяция не выживет без знаний. Ум — это наше главное отличие от животных. Мы познаем и передаем. Чтобы не пропало. В последнее время… — Стах осекается, потому что вспоминает, что они не одни. Огибает неудобные причины, говорит так: — Я думаю, не обязательно строить семью, чтобы повысить выживаемость цивилизации. Мы же стоим не на плечах гигантов. На костях. Цивилизация все равно что гора трупов. Мы переплавляем эти трупы в опыт. Мы развиваемся. Когда перестанем — вымрем.

— Атомная бомба — тоже процесс развития… Вымрем, когда разовьемся до точки невозврата…

Стах фыркает:

— Пацифист.

Дедушка поддерживает Тима, как надо:

— Ну, а что? «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

— Ты, — не понимает Стах, — докторскую защищал, чтобы вот это за столом сказать?

Дедушка напускает на себя серьезный вид и отвечает:

— Разумеется.

Бабушка переводит тему:

— У нас, кстати о знаниях, недавно студенты проходили опрос на социологический тип личности… Очень интересно. Был один занятный… «Что для вас важнее — ум или доброта?». Правда, там было о собственном ребенке. Но мне кажется… это рано? — и она смотрит на дедушку, и тот усмехается.

Тим зависает, а Стах переключается на задачу:

— Только два?

Бабушка кивает, а он сразу отрезает:

— Это некорректно.

— Отчего?

— С большим умом приходит большое одиночество. А если ты добрый да еще и пропащий… Наш мир — плохое место, чтобы быть только добрым. И станет еще хуже, если ты будешь только умным и пойдешь по головам.

— Арис… — просит Тим. — Это не «либо», «либо». Это что важнее.

— Воспитание важнее.

— А гены?

— Что гены? Гены — не приговор. Это исходные данные. С ними нужно что-то делать. Если ничего с ними не делать, сразу можно раскидывать людей по категориям и половину истреблять под галочкой «Потенциала нет».

— Что ты такой категоричный?..

— Юношеский максимализм, — усмехается дедушка.

Бабушка старается нивелировать ущерб от его замечания:

— Я согласна, что некорректно. Зато очень показательно с точки зрения личности…

Стах пожимает плечами. И говорит:

— Я бы не выбрал. Есть добрые пропащие, и с ними сложно. Взять хотя бы моего однокашника. У него одна извилина — и та прямая. Он еще использует ее для болтовни, это вообще кранты. Но в целом он не плохой человек. Просто недалекий. А с умными и злыми весело, но до определенного момента.

Тим интересуется тише — и как-то словно в обход:

— Когда тебя спрашивают про твоего ребенка, не все равно, какой он?.. Разве это что-то поменяет?

Стах усмехается:

— Ну для моих родителей бы поменяло.

— С чего ты взял, Сташа? — спрашивает бабушка.

— За просто так никто не любит.

Дедушка не понимает:

— Кто сказал?

— Ну только если вы. А там — нет.

Стах бросает это, не задумавшись, но вдруг повисает пауза. Какая-то тяжелая. Он возвращается в нее, погрузив кусок котлеты в рот, и жует в полной тишине. Все медленнее и медленнее. Наконец, он не выдерживает: