Ноги после игры гудели. Бобров стаскивал щитки, попутно отмечая, что сегодня обошлось без крови. Сознание утомлённо вновь и вновь возвращалось к проигранному матчу. «Откуда во мне это вечное перемывание костей себе и оправдывание перед ребятами?» — Бобров поёжился от прохладной струи воздуха из открытой двери. «Проиграл — и забыл. Удел профессионала, всего и делов…» Но он никак не мог отбросить липкие мысли о том, как не сделал пас, как дал не тот угол при ударе со злополучного штрафного. «Бросить бы этот футбол к чертям!»
«Московия» проиграла свой десятый матч в первом после возвращения сезоне ПреЧемпионата. Сезон не складывался, и казалось неизбежным, что погонят их после вылета обратно в «подвалы» из команды. Бобров устало оглядел московитов. Клаксон и Рубен возбуждённо предвкушали поход на Полигон. Алмаз набирал на кисти программу восстановления мышц — он был один из пяти люденов в команде. Из-за их дорогущих контрактов бюджет команды трещал по швам. Плохое настроение от созерцания партнёров ещё больше наполнилось тусклыми тонами. Единственный, кто вызывал в Боброве хоть какую-то симпатию, был Рома Васильев. Его голова ещё была не полностью затуманена жаждой наживы. Он был по-юношески азартен и бился искренне. Бился… Только вот и жестокость у него тоже была искренней. Арены Древнего Рима с его кровью и песком всё чаще всплывали в голове Боброва при выходе на нынешние стадионы. А Рома Васильев как будто облачался не в пралапсановые щитки, а надевал бронзовый шлем и латы. «Только меча не хватает», — глядел Бобров на полуголого атлета Рому.
Сам Бобров был отмирающим представителем естественников. И только мозг, не отравленный «витаминами» и изобретавший «кружева» искуснее, чем люденовские компьютеры, спасал его заканчивающуюся карьеру. А вот стареющий (его неполные «естественные» 40 лет были вполне себе «старостью» в сравнении с наполовину и целиком искусственными партнёрами) организм всё тяжелее вписывался в рамки стремительно меняющегося футбола. Да и сама «Московия», ещё десять лет назад бывшая на вершине мирового Чемпионата со своим ажурным футболом, стала такой же архаикой. Сегодня секстет защитников был бит превосходящими силами противника, несмотря на пятёрку люденов. Что было в них толку, если «Острейх» со своей гром-защитой затоптал и смял все зачатки комбинаций старомодного футбола «Московии». Бобров выводил несколько раз в прорыв умными пасами Васильева, но его телохранители во главе с Алмазом из раза в раз были биты немецкими головорезами. Если бы это был сам Бобров, он уже не то чтобы играть, ходить вряд ли смог. «А этот ничего, подлатает сейчас себя и будет, как новенький».
— Юрец, хватит думать, дым пойдёт, — забурлил Рома своим басом. — Давай, собирайся быстрее, пойдём в ресторации посидим.
— Да, отметим «десятку», — мрачно ответил Бобров. Кряхтя, встал и поплёлся в душ.
В ресторане они заказали еды, и через пять минут стол материализовал их заказ. Бобров устало посмотрел на «правильные» яства и, не спеша, принялся наматывать «пасту из твёрдых сортов ГМпшеницы». «Их там и есть приучают с детства эту дрянь. Не дай Бог, поджаренный кусочек мяса! Это же вредно!» — подумал Бобров, глядя на уплетающего с неподдельным удовольствием «полезную» еду Ромку. Разница в двадцать лет тяжёлым грузом ложилась на их общение — Бобров чувствовал себя старым и чужим, хотя он единственный из команды родился и вырос в Москве. «В Москве… — кривая усмешка скомкала его лицо, — двадцать лет назад это место тоже называлось Москва».
Ему исполнилось десять лет, когда второго декабря две тысячи десятого года Россия была выбрана страной, в которой должен проводиться Чемпионат Мира по футболу две тысячи восемнадцатого года. Сколько знакового было для Боброва теперь в том событии! Мрачного и трагичного. И день рождения он не любил именно поэтому. Слова «Россия», «государство» — с тех пор потеряли своё значение и смысл, а сам футбол имел мало общего с тем спортом, что захватывал умы миллионов во времена его детства.
* * *
Футбол стал основой его жизни волей обстоятельств, когда он хилым юнцом ещё не мог противостоять напору мировой круговерти. Родители, стараясь всесторонне развивать отпрыска, отдали его в футбольную школу лишь для физического развития до поры. Они старались вытаскивать ребёнка из гнилой среды двора и школы всеми силами. В те годы уже и в школы «с уклоном» стали проникать ростки разложения и гниения общества.
Весной восемнадцатого года он заканчивал первый курс Технического Университета (к этому году все дышавшие на ладан технические ВУЗы собрали в один пучок на базе стародавнего инженерно-физического института), попутно играя за университетскую сборную в рамках студенческого чемпионата.
Футбольный дар парня бурно развивался в детской футбольной школе «Красногвардеец», и, когда ему было лет тринадцать, его заприметили тогдашние московские гранды «Спартак» и ЦСКА, но родители видели будущее своего сына в несколько ином свете. Да и сам Юра не рвался в звёзды стадионов и телеэкранов, получая удовольствие от игры и за «Красногвардеец». Его таланты не ограничивались спортивными и физкультурными рамками, поэтому вплоть до поступления в Университет он легко совмещал учёбу и футбол. Деградирующие общество с трудом принимало одарённого подростка в свои ряды, поэтому друзей (точнее, приятелей) у него было, раз два и обчёлся, а подруги отваливались шелухой, когда он не скрывал своей неприязни к их банальности и пошлости.
