Прогулки по Раю печали - [91]

Тим мяучит глухим плаксивым стоном, прогибается навстречу, и Стах почти прижимает его к себе.

И только в этот момент осознает, насколько давит ткань.

Он отстраняется.

Тим тянется к нему и просит:

— Еще.

Стах усмехается — он что, арахисовая паста какая-нибудь?..

Не успевает в комментарии: Тим целует. Сначала лихорадочно и коротко, словно пытаясь уговорить, поторопить. А потом глубже и медленней. Стах удерживает Тима.

И тот, отстранившись, застывает. Выдыхает, как-то уменьшается, отстает. Понурив голову, упирается лбом в плечо Стаха. Ну и Стаху… ему стремно, потому что Тим видит его стояк.

Тим говорит:

— Я помню.

Обнимает лицо Стаха ладонями, целует в последний раз коротко и сдается, повторяя глуше:

— Я помню.

Он падает на кровать почти без сил, сгибая в колене ногу. Стах смотрит, в каком он состоянии, на небольшой бугорок. Почти сразу отводит взгляд. Сейчас бы еще Тима разглядывать с этой стороны. Особенно когда Тим заметил.

Стах сгибается, закрыв пылающее лицо руками. Все еще чувствуя Тимовы губы на лбу и веках.

— Арис?..

Стах отзывается обреченно:

— М-м?

— Мне просто интересно… Это физиология? В смысле, когда я тебя касаюсь или целую… Или дело еще во мне? Ты просто сказал в музее…

Что не хочет Тима в качестве девушки. Он в курсе. Да.

И Стах прекрасно помнит. И знает. Что его заводит тело Тима. Все полностью.

Он прикусывает до боли губу.

— Ладно, — говорит — и совершенно серьезно. — Ты победил.

— В смысле?..

Стах усмехается надсадно и приподнимает голову, чтобы увидеть бесстыжие синие глаза. Не понимает:

— Ты издеваешься?

— Нет, я просто…

Стах снова усмехается.

Два слова. На последней стадии принятия. Когда «Мне нравится парень» превращается в «Я хочу парня». Не просто Тима, но со всем, что прилагается к нему. Это что-то, что Стах предпочитает отодвигать от себя подальше, что-то, что Тим снова извлекает на поверхность.

«Я гей». Даже если «однолюб». Это не имеет значения.

Но вот это Тимово скромное «гей» замещается в голове Стаха на совершенно другие слова. Куда менее приличные. Куда более привычные.

Педик. Гомик. Пидор. Заднеприводный. У него есть целая коллекция новых презрительных и презирающих имен.

Стах отвечает на вопрос Тима, почти затерянный:

— Да. Дело в тебе.

Тим садится.

— Это плохо? Со мной?

— Нет. С тобой — нет.

Тим кивает и, подумав, говорит чуть слышно:

— Но ты не со мной…

Стах усмехается:

— В плане?

— Это как с отдыхом… Ты не со мной. Может, с их голосами, я не знаю…

Знает.

«Кого ты выбираешь?»

И Стах тянется к Тиму, чтобы тот обнял, и сознается ему в чем-то, в чем никак не мог:

— Это ломает мне кости. Это меня ломает. Я жду, когда уже все…

Тим застывает. Сидит неподвижно пару секунд. Потом вдруг опоминается и проводит рукой по волосам. Стах больше не сопротивляется. «Неловко» закончилось. Перелилось за край.

Тим обнимает — и погружает мир в тишину.

III

Стах лежит на карте. Тим — напротив. У них есть птичий город и занятие, чтобы отвлечься.

Они на расстоянии друг от друга, даже если могут протянуть руку — и коснуться, но, кажется, они никогда еще не были так близки.

Стах почти не тушуется, меньше напрягается от касаний, если Тим вздумает его как-нибудь по-свойски приласкать.

И наконец, они могут говорить. И они говорят.

— Я думал, ты вроде дамасской стали… И чем больше тебя плавит — тем сильней держишь удар.

Стах усмехается.

— Нет. Скорее, как стекло. При перепадах температуры.

— Оно бьется?.. При перепадах?..

— Лопается. Трескается. Как пойдет.

Тим долго молчит. Стах успевает смастерить еще один домик и поставить возле него. Тим ловит за руку и останавливает движение.

— Арис, ты же знаешь?.. Я бы не стал так делать. Я не хочу, чтобы ты ломался. Наоборот… я просто… я правда думал, что могу все склеить.

— Пластырями?..

— Нет. Хорошим клеем. «Не ПВА как-нибудь».

Стах поднимает взгляд, щурится на Тима обличительно и щелкает его по носу.

— Это моя шутка.

— Жадничаешь?..

«Вот Тиша, ты не ценишь мое чувство юмора».

«Я ценю».

Стах возвращается к домикам и, надрезая лист бумаги, говорит:

— Мне нравится философия японского кинцуги.

— Это чего?..

— Это когда восстанавливают керамику. Все осколки соединяют и «проклеивают» с помощью специального лака. Я уже не помню, из чего он, вроде из сока какого-то дерева. В него добавляют порошок из золота, серебра или платины. И вот эти трещины — их все видно, они часть истории, часть вещи. Мне это нравится.

— Это как твои самолеты?..

— Вроде того.

Стах усмехается, застывает, уставляется невидяще сквозь бумажные домики. Почему-то сожалеет:

— Она так и не поняла. Никто бы из них не понял.

Тим спрашивает Стаха о доме на севере:

— Не отпускают?..

Стах молчит, а потом просит заменить их — голоса в его голове:

— Будешь за семью? Ты все еще мой лучший друг.

Тим расстраивается. Потом сдается Стаху, опять размякает и укладывается набок, на карте, глядя на Стаха снизу вверх.

— Ты мой тоже, — шепчет. — Но еще я очень в тебя влюблен… Иногда, когда ты говоришь, мне кажется, что ты во мне что-то расковырял. До мяса и костей. И я стою на ветру и думаю: «Ужас как сквозит»…

Стах бы пошутил «Что еще за расчлененка?», но по описанию похоже на Тимову душу.

Поэтому он говорит: