Прогулки по Раю печали - [81]

Тим всхлипывает — это вместо неудавшейся усмешки. Закрывается рукой.

— О чем вы говорили?..

Тим молчит. Поднимает свои влажные глаза. И притяжение у них страшнее, чем у коллапсара, а Стах — у горизонта событий, сейчас — затянет. Но их скрывают черные ресницы — и ничего не происходит.

— Он спросил… насчет нас… насчет учебы, насчет денег. Арис… я же… я же не смогу остаться.

Злость оседает, и остается ощущение, что…

— Тебе же понравился Петергоф?..

Тим улыбается — грустно.

— У дедушки там старая квартира. Никто в ней не живет. Она, конечно, без ремонта… Но, может, ты захочешь. Если тебе в пригороде тише… Не так «много». Если некомфортно здесь.

Тим молчит.

— Это «не в тягость». Мне не жалко с тобой поделиться. Нам не жалко.

— Ты и за них теперь решаешь тоже?..

— Они помогут.

Тим сглатывает, словно у него болит горло, и шмыгает носом. Он говорит:

— Я могу… могу приезжать к тебе, да? На все каникулы… Летом, и весной тоже, и осенью, и зимой. Мы будем видеться. Ты просто… пообещай, что не разлюбишь меня?

— Тиш…

— Пообещай мне.

У Стаха чувство, что вокруг — вакуум, и в полной тишине Тим пытается зажечь спичку, оглушительно царапая ей коробок. И вот-вот внутрь проникнет кислород, наполненный газом.

И заполнит вакуумный пузырь планов, и у Тима выйдет — высечь искру.

— Будешь писать мне… и звонить. Я никуда от тебя не денусь. Закончу школу — и поступлю в какой-нибудь вуз, хорошо?.. И я буду приезжать. Чтобы влюбляться в твой Питер. Это не навсегда…

— Это два года.

Тим отворачивается.

А Стах знает уже сейчас, чувствует уже сейчас: в конце лета Тим прирастет к нему. Придется отдирать. Вместе с куском души, в которую Стах, черт возьми, не верит. Придется приводить на вокзал — и прощаться. На много недель. Каждый гребаный раз.

Тим пытается убедить то ли себя, то ли Стаха:

— Ничего.

Целует его в лоб, впуская кислород.

И отстраняется, высекая искру.

Падает спичка.

Стах закрывает глаза и глохнет еще до ударной волны.

II

Стах стоит в душе, а ему кажется, что все внутри него сгорело. Ему хочется сопротивляться, кричать на Тима, что тот ни черта не понимает, что они все наладят, вместе.

Между прочим, Коля учился в гимназии и работал, ничего с ним не сталось. Так бывает. Что приходится отлипать от родителей и жить самостоятельно. Но Стах с Тимом не останутся одни. Будут бабушка с дедушкой. Тим привыкнет, встроится в семью. Это не страшно. Даже если его не пускает отец. Как будто Стаха пускают…

Тиму осенью восемнадцать.

Стаху почти шестнадцать. Они уже взрослые.

Учеба?.. Да, может, у Стаха не будут все пятерки. У Тима тоже. У Тима всех и не было. Ну и что?

Стах собирается прийти с этим к Тиму, чтобы он перестал выдумывать и плакать. Раз плачет, значит, тоже плохо, значит, не прошло. Еще с той ночи… Стах не уладил, а теперь оно опять нарывает. А день должен был кончиться так хорошо… Ну разве мало они ревут? Сколько можно?

III

Стах приходит к Тиму притихший и без сил. А Тим сидит на кровати и ждет. Молчаливо крутит тюбик с мазью. Стах садится, как валится. Ну конечно. Они будут делать вид, что все в порядке. Вот Стах намажет дурацкую ногу, а завтра поведет дурацкого Тима в дурацкий парк, а потом они поедут в дурацкий поселок. И в середине месяца Стах, как планировал, будет готовиться в дурацкий лицей, а Тим — обратно. И вдруг Стах осознает… что делать вид не получается.

Что Тим в поезде, музее и всегда — держал это в себе. С тех пор, как Стах сказал ему, что не вернется.

Это не кранты.

Такое не зацензурить.

Стах сидит перед Тимом молча. Выпускает из фокуса паршивую мазь. Вспоминает себя — лежащим на синем полу, когда пялился в потолок. И думал только о том, что все потеряло вкус и цвет. Нет, может, конечно, дело было в том, что он простыл… Даже наверняка. Но все равно…

И Стах вместо всяких аргументов, логических доводов, своего «я так сказал» выдает смешное и отчаянное:

— Не уезжай.

— Арис…

— Кто же будет целовать меня и строить?..

Тим расстраивается и грустно тянет уголок губ:

— А ты этого хочешь?… чтобы кто-то целовал и строил?..

Целый день. Он целый день хотел.

— Я ждал. С утра…

— Чтобы кто-то строил?..

— Строил ты меня и так. Но я не жалуюсь.

— Не целовал?

Стах надсадно усмехается и выдает с наигранной шуткой, когда желание — разреветься:

— Кнут без пряника…

— Дурак.

— Еще и обзываешься.

— Ты ведь знаешь, в каком смысле…

Стах знает. Что Тима задело и что Стах…

— Шут. Я шут. Твой личный… Будешь за принца.

Тим не соглашается и шепчет:

— Нет, Арис. Оглянись… На принца больше тянешь ты… — и кажется, что улыбается, но Стах не может поднять на него глаз. — К тому же… ты не терпишь возражений… и отказов.

Не терпит. Так почему же позволяет Тиму — принимать решения?..

Тим протягивает мазь. Стаху хочется вырвать ее из хрупких пальцев и зашвырнуть куда подальше. Но он берет. Крутит крышку, выдавливает холод, растирает холод по колену.

Рутина, от которой тошнит. Рядом с Тимом, от которого болит.

Желание одно — все еще — швырнуть тюбик и прекратить этот спектакль. Но Стах закручивает крышку, отдает Тиму мазь. И Тим удерживает его за пальцы — самыми кончиками, легонько. И спрашивает осторожно, с мягкой полуулыбкой: