Прогулки по Раю печали - [79]

— Как ты доехал?

— Ничего…

— У тебя все хорошо?

— А у тебя?

На том конце провода поселяется молчание. Потом хрипит смешок.

— Ничего. Лучше скажи, как ты доехал? Не обижают?

— Нет… Нет, наоборот.

— Как Питер?

— Ничего…

— Один из самых красивых городов России.

— Может…

— Не понравился?

— Понравился. Просто…

Стах чувствует, что Тиму сложно. Кусает за плечо. Потом заглаживает вину и кладет на это плечо подбородок прирученно. Тим приходит в себя — и выходит из диалога. Стах спрашивает на всякий случай шепотом:

— Посидеть с тобой?

Тим теряется, а потом отрицательно качает головой.

Ладно. С этим можно жить.

Стах поднимается.

— Не обижайся…

Это колет, но не обижает. Стах же все-таки не дурак. Он понимает, что некоторые разговоры нужно переживать в одиночку. У него обычно такой возможности нет. А Тиму он хочет всех возможностей мира, так что…

III

Тим остается в сумерках просторного светлого коридора, среди закрытых дверей.

Папа пытается шутить:

— Тебя там контролируют?

— Нет, мне… Арис помог мне дозвониться.

— А.

Папа прекрасно знает, в чем дело. Но Кристина — чужая дочь. И он не может повлиять на нее, она не слушается даже матери. Тим не из тех, кто будет предъявлять ему. Но все равно повисает в воздухе это чувство — вины.

До того, как произносится:

— Я ждал, что позвонишь, когда приедешь. Дома.

Тим расстраивается.

— Дома?..

— Марине тоже не звонил? Она тебя просила.

— Когда?..

— Когда ты уезжал. Сказала: «Как приедешь — обязательно».

— А… Я был не в себе.

И вот только теперь до Тима, кажется, медленно, но верно начинает доходить, что его ждали, волновались. Извиниться он не успевает.

— Ты до Аристарха своего добрался в поезде?

— Да… Там были такие… ну, где вагоны сцепляются… Ужасно грохотало…

— Пережил?

— Угу.

— Ну вот. Теперь совсем самостоятельный.

Тим не соглашается и затихает. Он часто заполняет свою тишину близостью, а теперь — нечем. И он прижимается к стене, и прижимает к себе трубку, чтобы за что-нибудь держаться.

— Ты когда возвращаешься? Что-нибудь решили?

— Арис сказал, что вроде… мы на лето.

— Это ничего? Он говорил с родными?

— Это неудобно… Они даже не знали… А теперь какой-то я — на лето.

— В смысле — не знали?

Тим молчит.

— Он не сказал им?

— Пап… ты не ругайся только… Он не мог, ну из-за мамы… Не из-за бабушки с дедушкой. Они хорошие. Антонина Петровна заботится…

— Ну не гнать же вас в шею.

— Пап…

— Отлично вы поехали. Без билета. На все лето. К людям, которые не ждали.

— Не злись…

— Не злюсь, — пытается: слышно по голосу. — А что потом? Ты один обратно?

Тим закрывает глаза пальцами — и замолкает, и сползает вниз. И может, это самое больное, на что мог папа надавить. Но Тим говорит спокойно, ровно:

— Арису не нужно возвращаться.

— А что насчет тебя?

Тим криво, горько усмехается.

— Зачем ты спрашиваешь о таком?

И папа надломленно улыбается голосом, и тоже лишь потому, что защищается от удара:

— Тиша, я ведь твой отец. И не спросить?

— Я знаю, что ты скажешь.

— Да?

— Да.

— И что же я скажу?

— «Я не потяну ваш Питер». И я могу ответить… что-то вроде: «Мне не надо и я сам». Но я не настолько самоуверенный…

Папа стихает. Тим слышит, что он курит, и ковыряет ткань на острой коленке, чтобы тоже чем-то успокоить расшатанные нервы. Папа выдыхает долго, тяжело. Тим может представить, как после этого он тушит сигарету, сгибая фильтр.

— Может, я поговорю с ними?

— О чем?..

— О вашем приезде. На лето. А то вы так сорвались…

Тим запускает белые пальцы в короткие угольные волосы. Пытается что-то починить, что сегодня утром склеилось, и отрешенно говорит:

— Мы были в парке…

Но папа возвращает его обратно, в это — болезненное, нарывающее, насущное, сегодняшнее:

— Тебе, наверное, нужны деньги. На продукты… на «парки»… Если ты до конца лета.

— Пап, я прошу тебя…

— Мне жаль. Мне жаль, что у тебя такая первая любовь. Но я могу решить только с твоей поездкой в это лето. И решить, наверное, что-то надо?

Тим закрывает глаза, словно ему влепили пощечину. Вытирает щеку. И молчит. Смотрит на арку больным слезящимся взглядом.

— Тиша, ну что ты предлагаешь мне? Ты ведь и десятый не окончил. Где ты будешь жить? Куда пойдешь учиться? На кого? Даже если ты сумеешь поступить там на бюджет, ты же знаешь за себя…

Знает. И о том, что не может продержаться полную неделю. И о том, что треть предметов посещает в лучшем случае раз в месяц. Не будет у него стипендии. И вуз ему не светит в ближайшие два года.

Тим отключает чувство. Встает с места. И вдруг замирает в коридоре, трогая стену пальцами. Он не понимает:

— Зачем ты поднял эту тему?

— Я не…

— Иногда… лучше бы ты молчал.

Папа отбивается усмешкой.

— Ты думаешь, что я не понимаю?

Может, Тим в этом уверен. Потому что говорит:

— Я дам трубку Антонине Петровне.

— Они знают?

Тим размыкает губы, словно хочет объяснить, а потом закрывает глаза и прижимается к стене плечом.

— Если ты скажешь, у нас не будет даже лета.

— Я не планировал, просто… Что же у вас так трудно все?..

Повисает немая безжизненная пауза. Тим сглатывает ком — и пытается утереть нос. Он очень старается, чтобы не просачивался звук его бессилия, но папа слышит все равно.

— Ну что ты режешь меня без ножа?.. Не плачь. Закончите с учебой — все получится.