Прогулки по Раю печали - [65]

Стах поднимает на Тима взгляд. Наблюдает, как смотрит. Дует на него. Тим сразу промаргивается, чуть отодвигается.

— Ну Арис…

— Что ты пялишься?

— Нельзя?..

Стах задирается и шепчет вкрадчиво:

— Нельзя.

Тим почему-то не ожидал — и теперь удивлен. Стах смеется с него, но смягчается:

— Да оно уродское…

Тим поджимает губы — и вот теперь действительно обижается. И царапается:

— Еще раз так скажешь — я буду целовать. Каждый шрам.

Стах, оцарапанный, затихает. Уши, поди, покраснели. Все лицо тоже.

Он выдавливает мазь, втирает в колено. Бубнит:

— То есть ты можешь у зеркала канючить «Разонравлюсь», а я — не могу про колено сказать, что уродское?

— Арис… — вздыхает Тим — и сразу делается грустным. — Знаешь, какой ты красивый?

Стах от таких новостей встает с места. Потом долго ищет крышку на диване. Находит, закручивает, убирает в ящик мазь. Ящик еще не слушается с первого раза. Стах прячет руки в карманы спортивок. Постояв, посмотрев на Тима, решает:

— Перебор.

Потом замечает, что он весь из себя серьезный — и с поднятой штаниной. И колено от мази холодит. И мазь толком не втерта. Стах вздыхает и сдувается. Заканчивает с мазью.

Тим улыбается:

— Что ты так засмущался?..

Стах поднимает взгляд, не разогнув спины. Потом опускает штанину, выпрямляется, подходит к Тиму. Наклоняется над ним — и ждет, что Тим сразу прижмется к спинке дивана или что-то такое, а Тим замирает в ожидании. Стах мечется вниманием по его лицу, а потом спрашивает в отместку:

— Знаешь, какой ты неземной?

Тим сразу уменьшается и тихо-тихо спрашивает:

— В хорошем смысле?..

— В околорелигиозном.

Тим сминает губы, чтобы не разулыбаться. А потом ловит холодными пальцами за плечо и тянется за поцелуем.

Ну началось…

Стах отстраняется.

— Не создавай мне остановки сердца. Я планирую долго жить. И вообще. Что ты разнежничался?

Тим отвечает на вопрос так:

— Люблю тебя.

Нет, это невыносимо.

Но все-таки Стах выносит. Из зала. Потом по дороге думает, что Тим обидится. Вздыхает. Возвращается, дотронувшись до косяка пальцами. Зовет кивком, мол, пошли со мной. Когда Тим поднимается, Стах щелкает выключателем.

В коридоре Тим цепляется за руку. Прилипает намертво. Кранты. Еще полночи прижиматься будет…

VI

Стах ложится пришибленный. На спину. Тим — на живот рядышком. Ставит локоть на подушку, блестит глазами. Трогает Стаху волосы, проволочную челку, значит, убирает назад. Не очень-то она убирается. Тим довольный до лукавства. Говорит:

— Весь красный…

— Спокойной ночи, Тиша, — бубнит Стах и поворачивается к Тиму спиной.

Тим перегибается через него. Любуется. Какой он красный. Целует в щеку. Стах цокает.

Тим, укладываясь, сначала думает обнимать, но потом ему делается неудобно. Стах стоически терпит, когда он перестанет крутиться. Но Тим не перестанет. Стах оборачивается и сам обнимает его со спины.

Становится тихо. Стах закрывает глаза и выдыхает. И сначала даже улыбается, а потом замирает, уткнувшись в темные волосы носом, и сникает. Ему хочется сказать Тиму спасибо. За что-то конкретное и за все капитально. Или, может, тоже признаться. Но такое он не выносит. Ни из зала, ни из себя.

Глава 22. Ломота

I

В северном крыле на третьем этаже — небольшая площадка, откуда три двери: две в кабинеты и черный вход в актовый зал. Оба кабинета — для кружков. Один — драмтеатр, другой — музыкальный. В перемены, когда все в столовой, здесь никого не бывает.

Тим не включает свет, и вся площадка в рыжих окнах. Он опускается вниз и, подняв голову, глядя просительно-вопросительно, тянет к себе. Стах подчиняется синим глазам с дрожащими бликами. Холодные руки касаются разгоряченного лица — и Стах погружается в тягучую темноту. Тим вовлекает в поцелуй, забирается сверху, обнимает, прижимается телом. И остается одно ощущение. Тим такой осязаемый — и Стах ведет рукой по его бедру и выше, задирая футболку. Тим жжется севером до учащенного пульса, учащенного дыхания. Роняет в губы полустоны-полувсхлипы.

Площадка раскалывается, и Стах замирает в невесомости — с чувством, что куда-то падает, с испугом — за секунду до того, как по телу пробегает сводящая мышцы дрожь, и он чувствует какое-то тотальное облегчение.

И уже без этого облегчения он просыпается. С запылавшими щеками и колотящимся сердцем.

Тим спит, сбросив с себя одеяло наполовину и выставив под прямоугольник «окна» белую угловатую коленку.

Стах поворачивается к нему спиной и утыкается носом в подушку, чувствуя предательскую горячую влагу, прилипшую к паху. Зажмуривается.

Кранты.

II

Когда Стах выходит из ванной, на часах уже шесть. Он проверяет бабушку в зале — и она встречает его улыбкой и пожеланием доброго утра. Зал залит солнцем. На столе — графин; он пускает носиком дымовые змейки, и в его прозрачном пузе плавают листья зеленого чая.

Стах садится за стол и вытягивает ногу, но тут же поджимает. Слабо морщится, пока не видит бабушка. Думает об аптечке, с опозданием вспоминает, что после душа не перебинтовывал запястье Тиму…

— Ты не рано встал? — улыбается бабушка. — Вы во сколько легли-то?

— Около трех?.. — прикидывает Стах.

— Так вот и я тоже думаю, вы как-то долго еще ходили… Уже светло совсем было.