Прогулки по Раю печали - [63]

Стаху хочется закусать Тима. За то, что он такой. Сейчас. Когда он тает так ощутимо, так непростительно — после всего холода, которым он Стаха морозит обычно.

Пульсация и шум в голове перекрывают Тимовы полустоны-полупросьбы, какие-то отчаянные, когда… ничего?.. Когда — все. Стах вспоминает, что их просили быть потише, а он даже не может понять, насколько это шумно. И его цапает осознание, как разряд электричества, а Тим перекидывает через него ногу и нависает сверху, обнимая, прижимаясь губами, телом. Слишком близко…

Слишком много — и Стах точно знает, о чем сказал Тим, когда говорил о себе, что он моделька корабля, которую сносит волной. Его сносит. Стах захлебывается в собственных ощущениях, не отделяя рук от ног, сердце от кожи, словно все смешалось в один сплошной гул, в одно сплошное трясение земли, воды и обломков. И он не отталкивает Тима — он выставляет перед ним руки, словно собрался схватиться за голову — и передумал.

Тим отстраняется. Стихает. Отдает пространство. Слезает и садится рядом. Ловит эти руки — напряженные, соединенные в запястьях, целует.

К Стаху возвращается вскрывающий перепонки звон тишины и Тимов шепот:

— Все хорошо…

Стах хотел бы его прогнать, а вместо этого прижимается и сворачивается под боком беспомощно.

V

В квартире тихо и темно. Только за окнами светлеет, и через зал пробивается тусклый сизый. Стах полусидит-полулежит рядом с Тимом, как если бы его прибило к берегу, и не шевелится. Беспокойные Тимовы руки, оказывается, умеют успокаивать, не умея замереть на месте. И гладят то лишь пальцами, то ладонями. Стах в жизни не ощущал столько ласки, сколько за последние минуты рядом с Тимом.

Они так и сидят одетые и обутые. В коридоре, на полу, у двери. Тим отогревается, а Стаху жарко. Только он не шевелится. Тим обнимает его, склоняет голову. Спрашивает тихонько:

— Арис… можно скажу тебе что-то стыдное?.

Стах не чувствует, что он готов к откровениям… Но и что готов возражать — тоже.

— Только обещай не горячиться, хорошо?..

Стах слабо усмехается. И закрывает глаза. Тим подбирает слова, но не облегчает, когда говорит:

— У меня, кажется, никогда не было таких мыслей… что это как-то плохо. Наоборот. Ты, наверное… Не наверное… вряд ли хочешь это слышать, но… если честно, сексуальная сторона моей жизни — это чуть ли не единственная вещь, которая позволяет мне забываться. В смысле…

Стаху не нравятся картинки в собственной голове. Стаха калечит этот разговор. Он чувствует по нарастающему бунту. Он отстраняется от Тима, хочет вырваться. И Тим не держит. Он только говорит:

— Арис, мне… Боже… Я просто… Мне жаль, что это все с тобой случилось. Я не хочу, чтобы было так. У тебя. Я думал… Ты спросил: «Тебе не противно?» Это — так? Когда я прикасаюсь?..

— Нет. Не… — Стах слабо морщится, зажмуривается, прижимается затылком к двери.

Это плохая тема. Стаху не нравится. Но… он не хочет встать и уйти. Он не может. Его оглушает. Выбивает из колеи. Ему легче смириться с тем, что Тим хотел носить платья, чем с разговорами о его сексуальности.

И он усмехается. Он не может говорить об этом. Он подтягивает колено выше — как напоминание. О том, чего не случилось. Он знает, что с Тимом иначе. У Стаха к Тиму — иначе.

Стах сдается и смотрит на него. И думает: «Да, я тебя тоже». Но близость все усложняет.

Если бы можно было… прижиматься так, чтобы без подтекста и без ненормальных реакций организма, Стах вообще бы не отлипал. Если бы можно было…

Стах ловит себя на мысли, что все еще хочет — целовать эти губы. Обветренные за прогулку, царапучие, влажные. Хочет, даже когда Тим затевает такие разговоры, хочет целый день, как спятивший, хочет вернуться в эту близость, но не так…

Тим тоже опускает взгляд. Встречается со Стахом глазами — почти сразу. И говорит:

— Я ненавижу, когда ты так делаешь.

Стах внутренне вздрагивает и спрашивает, почти утратив голос:

— Что?..

— Ты слишком громко думаешь. А потом отталкиваешь…

Отталкивает. Но не раньше, чем пугается. Он пугается. Когда Тим говорит — так. Стах параноик в этом плане. Одна мысль, что его читают, разверзает под ним ад.

Он отворачивается. Он поднимается с места. Оставляя Тима. Спешно разувается, снимает куртку.

Душ. Холодный душ. Спать что-то резко расхотелось…

Глава 21. Красный овал Лофицкого

I

Стах стоит в душе, опираясь рукой о стену, чтобы не опираться на обе ноги. Он боится вернуться и понять, что — в холод, что ему — не отогреть. Стах пытается отложить до завтра, отодвинуть от себя. Но Тим давит изнутри — на черепную коробку. Давит. Его слишком много, мыслей о нем слишком много. Стах опускает голову, подставляя ее как повинную под колотящие струи, и не хочет размыкать ресниц, слипшихся от воды.

II

Когда он возвращается, ероша полотенцем волосы, он застывает на пороге. Вся комната — в рыжих окнах. А Тим сидит у дальней стены, напротив, прижавшись к ней спиной. Между ними — комната, а кажется, что пропасть. В общем, ничего нового. Тим смотрит на Стаха снизу, обхватив колени руками.

Холода нет. Но есть молчание. Без холода оно страшнее.

— Там твое полотенце. Будет синее, хорошо?

Тим хранит тишину. Даже не кивает. Просто смотрит. Стаха чертовски пугает. Он сам не знает почему.