Прогулки по Раю печали - [113]

Он усмехается.

«Что же подумают люди?..»

«Люди подумают, что по заслугам».

— Арис?..

«Ты мне ломаешь кости», — шепотом. Сказать. Потом вцепиться — до крови. Зубами. Зажмурив глаза и глотая соленую кровь. И после этого — проснуться. И осознать, что очередной — дурной сон.

Тим тянется к нему — и не решается на прикосновение. Стах не помнит, когда такое еще было.

— Что ты испугался?

«Хрупкий — это не в плане, что слабый и ломкий».

Тим говорит:

— Это не самолет…

— Я не разбился.

— Арис.

Стах делает шаг — ближе. Тим — почти два — полушага — назад. Что он не прилипает? Дурацкий подорожник. Пусть прилипнет. Окажется иголками. Сто тысяч — по всей площади. И эта кровь, которую будет глотать Стах, станет его собственной.

Пахнет не железом. Пахнет севером.

Немного улицей. Немного стираным бельем. Но в основном — горчащей и саднящей мерзлотой.

Стах целует север в щеку. Ниже. Чередой влажных касаний — до самых губ. Тим свои губы размыкает — и не отвечает, и не отстраняет. Стах вжимает его в дверь. Пропадает свет из коридора, щелкает замок. Путаются тонкие пальцы в волосах. Тим поднимает руку от шеи и до затылка. И выдыхает Стаху в рот.

У него на языке слабый привкус шоколада.

Он может просто стоять рядом — и все то же самое. Будет то же самое. Будет пульсировать в паху. Будет ломиться — то ли в грудную клетку, то ли из нее.

«Они спросили: что за самолет?..»

Тим шепчет в губы:

— Что ты бросаешься?..

— А что ты разрешаешь? — усмехается.

Пусть не разрешит…

Тим просит:

— Только не сбегай…

Куда он денется? Но если…

— И что ты сделаешь?

— Не сделаю…

— Что?..

— Я тогда ничего не сделаю…

Тим осторожно забирает вещи, вынуждает отпустить. Откладывает на недокомод-недошкаф. Не отпускают и не выпускают — темные глаза. Последняя ниточка — с тем, другим, миром, в котором Стах собирался в душ. Чтобы остыть. Подумать. Что-нибудь.

Спасательного круга больше нет. И запасного плана. Приходится держаться Тима. Можно касаться его бока — в белой рубашке. Она не по фигуре, Стах сжимает ткань, потом — касается кожи. Он уводит ладонь за спину. Тим как будто тянется. Еще на шаг ближе.

Потом склоняет голову. Обнимает одной рукой, удерживает другой. Пытается заверить:

— Все хорошо.

Это не так. И Стах прикусывает мягкие податливые губы. Чтобы они не лгали. Тим коротко, плаксиво мурчит. У Стаха какая-то нездоровая реакция, начиная от паха и заканчивая солнечным сплетением.

Он сжимает пальцы, сжимает Тима, тот льнет всем телом. Скользит его язык. Глубже, жарче, медленней.

Время застывает.

Чувство, что «много», — нависает стучащей в виски лавиной.

Стах отстраняется, и Тим зацеловывает его отрывисто и громко, пока не возвращает — обратно в этот ментальный костер, в этот ментальный — ожог. Стах все еще пытается его кусать, все еще пытается его прижать — ближе, теснее. Тим истончается в пространстве, его тоже «много», но чувства насыщения им нет.

Тим отпускает — руками. Губами — целует. Пытается — удержать, задержать — рядом. Ловит пальцами за ремень. Стах разрывает поцелуй и опускает голову. Тим возвращает одну руку — на его щеку. Возвращает обратно — губами.

Тим подталкивает Стаха — в центр комнаты. Вынуждает — идти. Вытягивает пальцами кожаную ленту — из пряжки. Она звякает.

Ползет ремень — по пояснице. Ползет это чувство внутри — уходящего, пропадающего. Потом — падает, жалобно стукнувшись об пол.

До запинки сердца.

Холодные пальцы задевают живот: Тим освобождает пуговицу. Не с первого раза. Потому что руки у него не слушаются совершенно. Стах перехватывает эти руки — ломкие, до боли, может — до синяков.

А Тим — к нему. Прихватывает его нижнюю губу своими — влажными, теплыми, тянущими. Шумно вдыхает через нос. Стах отпускает…

— Что ты поплыл?..

— Поплыл…

Они почти дошли до кровати. Дотоптались. У Тима ступня — между ступней Стаха. Он прижимается — вызывающе твердый. И Стах не знает — куда деться от него.

Отнимаются, подламываясь, ноги. Но Стах думает, что ни за что не сядет. Перехватывает руки — которые тянутся к его ширинке. Тим застывает.

Без усмешки:

— Ты не будешь за главного.

Тим уставляется вопросительно. Затуманенным, ничего не понимающим взглядом. Потом… сдается, опускается вниз, глядя Стаху в глаза, садится первым, подогнув одну ногу под себя, ставит пяткой на постель вторую — и отсаживается назад. Тянет Стаха за собой — за ворот расстегнутой клетчатой рубашки. Обвивает руками, когда Стах опускается на ломаный черный крест его ног — соединенных в лодыжках. Тим оставляет одну в сторону.

Ну что он предлагает?..

— Что ты раздвинул ноги?

Тим теряется. Просто теряется. До смешного. У него такое лицо… Стах усмехается.

— Опусти.

У Тима — ошибка, сбой в программе.

— Что?..

— Опусти.

Стах давит — на тонкую ногу. Тим выпрямляет. Сойдет. Это просто удобней — не на него. Не в таком положении. Стах устраивает колено между его коленок. Удерживает тело на весу. Но Тим все равно… Поднимает, подставляет свою дурацкую ногу под напряженные подобравшиеся яички. Стах ненавидит, что тело стало таким чувствительным — и только в паху. Ощущение, что содрали кожу… не в плане боли, в плане — оголенных нервов.

Тим тянет к себе. А Стах еще не разобрался — с этим. Идиотским, бесящим, мешающим думать о чем-то другом. Тим целует, заставляет опуститься ближе. У Стаха ноет колено от того, но он не прижимается, а держит на нем вес.