Прогулки по Раю печали - [112]

Глава 40. Дереализация

I

Стучат. Стах отлипает от Тима, подрывается, садится. Но дедушка не заглядывает, просто говорит:

— Что вы притаились там, растущие организмы? Марш мыть руки и за стол. Сколько вас ждать?

Стах рассеянно смотрит на Тима. Тот слабо морщится, словно от боли. У него несчастный вид, как будто выгоняют.

— Ладно, — Стах усмехается, — захвачу тебе с собой, комнатный мой цветок.

II

Очень сложно собраться с мыслями, сесть поужинать, поддерживать диалог, когда Тим Стаху сказал: «Можешь делать со мной все, что хочешь». И когда он там в комнате остался, а Стах — словно привязанный — и никуда без него не хочет, но и с ним — и к ним — не лучше.

Стах плетется по коридору. Думает сказать, что сначала чай, попозже поужинают, сейчас не хочется… Но замирает еще возле арки в зал.

— Сташа, ну чего ты?.. Что с тобой сегодня? Вы какие-то в себе…

Дедушка хмыкает:

— У вас режим самоизоляции?

— Нет, просто…

Стах не знает, что «просто», когда с Тимом у него сложно. Он отступает на шаг, назад. Осознавая, что в этом дурацком доме… Они мешают. А он хочет, чтобы все закончилось. Чтобы не болела голова — куда идти, что делать, сейчас, через день, через неделю, через месяц.

И все как-то некстати, потому что он вспоминает, что лицей, отъезд, вещи эти, Тим…

И у него все кувырком. До паники. До того, что «много». Как у Тима — он не успевает. И вдруг думает, что этот темп — медленный — его темп, а не Тима. И они меняются местами, и все перекручивает вверх тормашками.

Это не смешно… Было смешно, пока он не дошел до зала.

Он не понимает, что с ним происходит. Он не может объяснить. Он не знает, что делать. Он не голоден. Не так.

Они хотят, чтобы он принял какое-то решение. А он уже напринимался — у него едут мозги. От недосыпа. От того, что он улаживал, держался, что-то делал — все эти четыре дня. А теперь хочет свалиться. Не ужинать, не притворяться, что в порядке, не придумывать, почему — не в порядке.

Он говорит бабушке:

— Мы потом… Не злись.

Идет назад, без объяснений. С чувством, что — кружится. Только не голова. Это не физически.

III

Стах возвращается обратно в комнату. Там стало словно бы… темнее?.. Тим… Выключил верхний свет, оставил лампу, разбросал по чертежам и самолетам окна света.

Питерское солнце — запаздывающее — уже почти догорело. Ложится таким… дымчато-выцветшим лиловым. Красит фюзеляжи и крылья — по контуру.

Тим закрывает одну из штор — с одной стороны. Оборачивается на Стаха.

— Ты без всего?..

— В плане?

— Ну ты вроде… хотел принести ужин.

— Ты голодный?

Тим не знает — и как-то глобальнее, чем про себя. Тянет уголок губ — и как будто озадаченно.

А Стах все равно слабо усмехается — уличенный. Потому что он вернулся с этим долбаным разломом — который надо склеивать обратно. Он двоится — на себя там и здесь. На того, что не остался — на ужине, за дверью, и на того, кого узаконил Тим.

— Это с утра?..

— Что?

— Ты такой с утра.

— Какой?..

— Потерянный…

Стах говорит:

— Я плохо сплю.

Тим почему-то расстраивается. Тихо роняет:

— А.

Они стоят — в разных углах комнаты. Как чужие люди. И пялятся друг на друга — со всей неловкостью, которая еще недавно — растворилась, на время, пока Стаха не было в комнате, а теперь — все заново.

Настолько Стаха держит — внешний мир, насколько это — корни. Он подрубает их, когда приходит к Тиму, а они заново срастаются, затягиваются рубцами. А там, в том конце комнаты, Тим — тоже пытается врасти под кожу. И вроде получилось…

Получилось.

— Это из-за меня?

— Что?

— Ну, плохо спишь…

Стах не знает — из-за чего. И вдруг не хочет выяснять. Думает, что, может, в душ… Как-то на периферии. Зависая. Ловит мысль — и уходит в действие. Молча уходит.

Тим выбирается из комнаты — за ним. Зовет:

— Арис?..

Стах заходит в ванную, но вспоминает, что не взял ничего с собой. И видит, что молчит машинка, только мигает огоньком. Тим догоняет.

— Твои вещи постирались…

Мир возвращается, свет возвращается. Тим застывает, смотрит вопросительно — на Стаха. Тот не отвечает.

IV

— Может, на лоджии повесим? Погодите, я вам помогу.

Голос бабушки — из другого мира. Все какое-то ненастоящее, словно слоится. Стах оставляет Тима. Тащит из ванной полотенце в комнату. Пытается вспомнить, что хотел. Вспомнив, ищет вещи. Собирается в душ.

Не может ничего найти. Куда сложил, зачем в таком порядке… Разобрал на свою голову…

V

Тим заглядывает в комнату, просачивается через полузакрытую дверь. А Стах выходит. Остыть. Подумать. Что-нибудь.

— Ты куда?

— В душ.

Чтобы идти в душ, надо идти — через Тима. Тим еще переживает и вглядывается. У дурацких синих глаз притяжение сильнее, чем у коллапсара. Стах сжимает вещи в руке. Тим не отходит в сторону. Стах не может отвести взгляд.

Оно просто накопилось. За целый день. Теперь — не отцелуешь, теперь — не уместить.

Стах пытается пройти. Тим делает шаг в сторону — и Стах вместе с ним. Они не могут разминуться. И Тим какой-то… встревоженный?..

— Арис?.. — у Тима такой тон, что заставляет замереть на месте. — Они спросили: что за самолет?..

Прекращается вся суета.

Нет никакого самолета.

Нет жертв и нет смертей. Нет корпуса, который нужно восстанавливать.

Это сам Стах. Пошла трещина — и по хребту. Он не собирается с мыслями. Разваливается на куски. Пытается делать вид, что все в порядке. Ходит на пробежку и по магазинам, водит Тима по Павловску, собирает вещи… и летит вниз головой.