Прогулки по Раю печали - [103]

— Я уже не помню это. Что ты меня мучаешь?

— Не мучаю…

— Мучаешь.

— Прости.

Прощает. Почти сразу. Почти сразу думает: погорячился. Почти сразу исправляет — лишь из-за этого дурацкого «прости»:

— Я отключился. Когда пришел в себя, никого не было. Вот и все.

Тим, наверное, пытается представить.

— А как ты?.. Один?..

Стах усмехается.

— Мать вышла. Она вечно начинает, если я не возле ее юбки.

Тим молчит. Он не отпускает. Это молчание выворачивает Стаху кишки. Оно неловкое, тяжелое, болючее. Особенно когда вопросы уже заданы.

Он в этом молчании осознает:

— Я бы не позвал. Никого из них…

Но Тим не говорит с ним. Просто ждет. Это еще хуже.

— У меня кружилась голова. Я думал, что потерял много крови. Или что все, сейчас умру. Это было не так… Но, вообще-то, — тянет он, как будто весело и ничего не стоит, — уж лучше бы…

— Арис…

— Да что? Она бы закатила мне истерику. Я потом лежал в больнице и считал, что мог бы сочинить что угодно. Типа… может, я хотел посмотреть, что с ногой? Мало ли, зачем я расстегнулся в состоянии шока. Но я считал: она поймет.

— Это твое «ничего не было»?

— Ничего не было.

— Арис…

— Ничего не было.

— Может, ей надо было…

— Не надо было. Чтобы заклеймили?

— За что?..

— Что я как она.

— В смысле?..

Да что ему все надо объяснять? Что ему надо объяснять? Стах цокает.

— Можно уже идти?

— Арис…

— Что я как на паперти перед тобой? Ты издеваешься?

— Нет, я просто…

— Нет, Тиша, это не просто. Это ни хрена не просто.

Тим замолкает и опускает голову. И Стаха бесит. То, что он начал, и то, что у него не получается. И это больше похоже на пытку, чем на разговор по душам. Как если бы в эту самую душу заглядывали методом эндоскопии. Глотай трубку, крепись. И Тим сидит тихий. Пытается выяснить.

Стах тоже раньше пытался и лез к нему с расспросами. Просто… он не думал, что быть по другую сторону — настолько…

— Ладно, послушай. Я скажу это один раз. И мы больше никогда к этому не вернемся, понял?

Тим поднимает взгляд. Но не кивает.

— Это как… ну… как с поведением жертвы. Если смотришь прямо и не боишься — тебя не ударят. Если начинаешь зажиматься — ударят. Тут не зажимаешься. Может… Не знаю.

— Если тебя хотят ударить, не важно, как ты будешь себя вести…

Это сбивает с толку. Стах не знает, как обычно ведет себя Тим, но чаще он… просто маленький забитый кот?.. А потом Стах вспоминает Тима с Колей — и как последний ходит на цыпочках. И слова о том, что Тим впервые перед ним расплакался из-за дурацкого журавлика, потому что проявили доброту.

— Да. Ладно. Это другое. Про мать говорят, что у нее… не знаю, «внешность кричащая»? В плохом смысле… Ты мне тоже говорил, что я подкатывал.

— Нет, я… Он же тебе не нравился?..

Тим напрашивается на кулак. Стах уставляется в упор.

— Ты, блин, издеваешься?

— Тогда что ты говоришь…

Стах молчит — и не знает. Что он говорит. Зачем?..

— Что ты устроил? Что за сеанс психотерапии?..

— Нет, я… — Тим теряется.

Но Стах решает:

— Все, хватит. Мне надо в душ. «Притворяться» дальше.

Открывает дверь.

— Арис… — Тим останавливает голосом, и Стах вздыхает.

Вот только дальше Тим молчит и не может в слова.

«Не со мной».

Стах не дурак, он в состоянии понять, почему Тим тоже — вцепился. Точно так же, как Стах на лестнице. Тим — один. И он живет в тишине все свои семнадцать лет. Он — «притворяется». Что его мать жива, что у него какая-то семья, что у него есть «такие места» на севере, где ему хорошо. И это все вранье. Как бы он Стаха ни убеждал в обратном.

Но теперь не получается. Теперь он не хочет, как там.

Стах медлит — и не выходит. Блин, ну конечно ему жаль, что у Тима отстойное детство, отстойная жизнь. И ему жаль, что он не может ответить спокойно. И он чувствует себя чертовски виноватым. Тим делает его чертовски виноватым. За все сразу. И за что-то локальное. Стах сдается, произносит глухо:

— Все время хочу извиняться. За то, что с тобой случилось. С тех пор, как узнал. Даже если должен не я.

Простуженный голос тихо роняет:

— Взаимно.

Стах усмехается. Это не пуля, это ножевое. И, не вытерпев всего — между ними, он переступает порог.

III

Бред. Полный бред. Стах привык — так. Херня все время происходит, а жизнь идет. Часы не встают на месте, на него люди полагаются. Без конца. Это Тим запирается в комнате, а Стах держит слово перед ними и самого себя в руках.

А тут Тим. Еще с магазина. Заставляет Стаха быстрым шагом пронестись по коридору, запереться в ванной, съехать на пол.

Стах не знает, как быть. Как со всем этим быть? После дурацких Тимовых «сеансов» и попыток в разговоры — спустя годы, годы его тишины, десятилетие.

Когда у Стаха и так все разваливается — и он не может ничего починить, и никакие слова не помогают.

А Тиму приспичило именно сейчас — прилип и лечит. Как какой-нибудь подорожник. Без толку.

Стах, конечно, не отлепит. Но очень жаль этот скотский подорожник, маленький грустный листок. Больше всего за то, что он не помогает. Наоборот.

Глава 37. Павловск

I

Стах проходит в зал. Бормочет телевизор фоном, почти шепотом. Дедушка тихо сидит с книгой. Диван стоит спинкой к кухонной части, и видно только его затылок. Бабушка занимается цветами, Тим — блинами, и солнце заливает пространство.