Прогулки по берегам Рейна - [3]

Казни продолжались два года. В течение этих двух лет все умелые и предприимчивые фабриканты, какие только были в Бельгии, покинули Брюссель и отправились способствовать обогащению Лондона. Наконец, первыми утомились палачи. Филипп отозвал герцога Альбу; на смену ему пришел Луис де Рекесенс, но он умер в 1576 году. 1 мая следующего года дон Хуан Австрийский занял его пост в качестве наместника. Через четырнадцать месяцев он уступил его эрцгерцогу Маттиасу, во время правления которого разразилась знаменитая эпидемия чумы 1578 года, унесшая 27 000 человеческих жизней в одном только Брюсселе.

Любое событие на руку народу, стремящемуся отвоевать свою независимость. Бедствие вынудило испанское правительство ослабить свой надзор. Вильгельм Оранский воспользовался этой минутой передышки. Постепенно его имя вновь приобрело в Нидерландах большой вес, а вскоре призвали вернуться и его самого. В 1580 году протестанты возвратились в Брюссель и вновь открыли свои молельные дома; 21 мая 1581 года они стали хозяевами и в свою очередь превратились в угнетателей, а Филипп II лишился верховной власти из-за того, что попирал права и привилегии народа.

И вот теперь скажите, нет ли знака Провидения в том, что манифест, повлекший за собой это отрешение от власти, был подписан Вильгельмом Оранским и составлен в таких выражениях, что на заседании 23 ноября г-ну Ро-денбаху, депутату от Западной Фландрии, оставалось лишь зачитать его с трибуны, чтобы в 1830 году к представителям династии Нассау было применено то самое наказание, какое один из их предков требовал применить к Филиппу II в 1580 году?

Вот выдержка из этого теоретического обоснования восстания; в нем Вильгельм Молчаливый утверждал законность возглавленного им мятежа:

«Вы ответите, что Филипп II — король. Я же, напротив, говорю вам, что не знаю такого короля; пусть он является таковым в Кастилии, Арагоне, Неаполе, Индии и повсюду, где он повелевает как угодно; пусть он является таковым, если желает спокойного правления, в Иерусалиме, Азии и Африке, ибо там я не знаю ни одного герцога и ни одного графа, чья власть была бы ограничена в соответствии с правами, соблюдать которые он поклялся в день своего воцарения.

Однако либо из-за пищи, которую он вкушал в Испании, либо следуя советам тех, кто раз и навсегда приобрел над ним власть, в душе он всегда испытывал желание подвергнуть нас прямому и полному подчинению, каковое именуют покорностью, и тем самым окончательно лишить нас исконных прав и свобод, как это делают его министры с несчастными индийцами или, по меньшей мере, с калабрийцами, сицилийцами, неаполитанцами или миланцами, забывая о том, что страны эти не были захвачены, а по большей части являлись родовыми владениями или уже добровольно отдались во власть его предшественникам в обмен на предложенные выгодные условия».

Не выглядит ли это так, спрашиваю я, что некий член Национального конгресса излагает суть жалоб, которые начиная с 1814 года Бельгия могла бы выдвинуть против династии Нассау? Вильгельм Молчаливый продолжает свое воззвание и развивает в нем мысли относительно прав вольных городов, прав, которые в те времена не мог понять Филипп II и которые не желали понимать в годы царствования Вильгельма Нассау.

«Вы знаете, какие он взял на себя обязательства, вы знаете, что он не волен поступать так, как ему заблагорассудится и как это возможно в Индии; ибо, согласно правам Брабанта, он не может силой принуждать к чему-либо ни одного из своих подданных, если только этого не допускает местная судебная система; он не имеет права ни своим указом, ни своим постановлением менять положение страны, он должен довольствоваться обычными доходами, он не может потребовать ввести какую-нибудь новую или повысить уже существующую подать без согласия или особого волеизъявления страны и лишь в соответствии с ее правами; без соответствующего на то согласия страны он не может ввести в нее армию; он не имеет права касаться оценки денежного обращения без одобрения штатов; он не может взять под стражу ни одного из своих подданных без ведома местного судьи; и наконец, даже арестовав кого-либо из них, он не имеет права выслать его из страны».

Именно такие документы государи удаляют из своих архивов, но народ бережно хранит их в своей памяти.

Однако Филипп II был не из тех, кто принимает к сведению разумные речи или уступает письменным доводам, какими бы справедливыми и убедительными они ни были. И потому он сослался на свои пушки, этот ultima ratio regum[2]. Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, встал лагерем в Ассе, и к концу сентября 1584 года в Брюсселе была восстановлена власть испанцев.

Вильгельм Молчаливый еще сражался какое-то время, но, будучи более искусным в ораторском искусстве, нежели в военном, был вынужден оставить южные провинции и, уйдя в сферу политических переговоров, где он чувствовал себя увереннее, сумел учредить Утрехтскую унию, ставшую основой Нидерландской республики.

Этот союз лишил Филиппа II всякой надежды восстановить целостность фламандских провинций. В течение десяти лет он наблюдал, как в Бельгии проливается кровь его подданных и растрачиваются сокровища Нового света, но в 1598 году отделил бельгийские провинции от владений испанской монархии и отдал их в качестве приданого своей дочери Изабелле, невесте эрцгерцога Альбрехта, сына германского императора. Во время их долгого, по счастью, царствования Бельгия вздохнула свободно, а Нидерландская республика окрепла. Герцог Альбрехт умер 13 июля 1621 года, а инфанта Изабелла — 1 декабря 1633-го; что же касается Вильгельма Оранского, то он был убит в 1584 году.