Санджак (тур.) – административный район.
Тюремный священник вошел в камеру осужденного, чтобы в последний раз утешить его.
– Единственное утешение, о котором прошу, – сказал осужденный, – это чтобы кто-то до конца выслушал мою историю, не перебивая.
– У нас не очень много времени, – сказал священник, взглянув на часы.
Осужденный едва удержался от содрогания, однако приступил к рассказу.
– Многие придерживаются мнения, будто я отбываю наказание за совершенные мною черные дела. На самом же деле я жертва того, что в силу своего характера не сумел получить достаточного образования.
– Вот как! – воскликнул священник.
– Да. Если бы я был известен в Англии как один из немногих людей, знакомых с фауной Внешних Гебридских островов, или мог процитировать поэтические строфы Камоэнса[1] в оригинале, я бы без труда мог доказать в тот критический момент, когда доказательство моей личности явилось для меня вопросом жизни и смерти, что это именно я. Однако образование я получил весьма скромное, а по характеру принадлежу к тому обыкновенному типу людей, которые избегают узнавать новое. Я кое-что знаю о садоводстве, что-то из истории и немного о старых мастерах, но сразу не смог бы сказать, Стелла ван дер Лоопен – это сорт хризантемы, героиня американской войны за независимость или же работа Ромни,[2] что хранится в Лувре.
Священник беспокойно заерзал на стуле. К ужасу своему, он обнаружил, что любой из названных вариантов казался возможным.
– Я влюбился, или мне показалось, что влюбился, в жену местного врача, – продолжал осужденный. – Зачем мне это было нужно, не могу сказать, потому как не помню, чтобы она была сколько-нибудь хороша душой или наружностью. Окидывая мысленным взором прошедшие события, я прихожу к заключению, что она, должно быть, была заурядной простушкой, однако доктор ведь когда-то влюбился в нее, а что может один человек, может и другой. Она, казалось, с благосклонностью принимала знаки внимания и, могу сказать, до известной степени поощряла меня, но, видимо, действительно не понимала, что я имел в виду нечто большее, чем обыкновенный добрососедский интерес. Перед лицом смерти человек должен говорить только правду.
Священник что-то одобрительно пробормотал.
– Как бы там ни было, она искренне ужаснулась, когда я как-то вечером воспользовался отсутствием доктора, чтобы объявить ей о том, что мне казалось страстью. Она принялась умолять меня уйти из ее жизни, и я вряд ли мог поступить иначе, хотя не имел ни малейшего представления, как это можно осуществить. Из романов и пьес мне было известно, что такое часто случается, и, если вы обманывались в чувствах женщины или ее намерениях, само собой разумеется, лучшее, что можно сделать, это отправиться служить в Индию в пограничном форте. Бредя в тот вечер по докторской дороге для экипажей, я плохо представлял себе, какой линии поведения мне следует в дальнейшем держаться, но у меня было смутное чувство, что перед сном надо бы заглянуть в атлас. И тут, идя по темной, безлюдной дороге, я вдруг набрел на мертвеца.
Священник стал слушать рассказ с явно возросшим интересом.
– Судя по одеянию, покойный был капитаном Армии спасения. Видимо, он стал жертвой ужасного несчастного случая: лицо его было изуродовано до неузнаваемости. Наверное, подумал я, произошло дорожное происшествие, и тут с неодолимой настойчивостью меня стала беспокоить другая мысль, а именно: мне ведь представилась замечательная возможность расстаться с самим собой и навсегда уйти из жизни жены доктора. Не нужно предпринимать обременительное и рискованное путешествие в дальние страны, а всего-то – поменяться одеждой с неизвестной жертвой случившегося без свидетелей происшествия и сделаться другим человеком. С немалым трудом я раздел труп и надел на него свою одежду. Всякий, кому приходилось иметь дело с мертвым капитаном Армии спасения, да еще в темноте, поймет, сколь трудна была моя задача. Вероятно, с намерением принудить жену доктора оставить дом своего мужа и поселиться где-нибудь за мой счет, я набил карманы деньгами, которые должны были составить расходуемый запас моих земных сокровищ. Когда, таким образом, я, крадучись, отправился в мир, переодетым в безымянного члена Армии спасения, то обладал средствами, которые вполне могли обеспечить мое существование в столь скромной роли в продолжение значительного времени. Я дошагал до соседнего городка, где устраивались базары, и, несмотря на поздний час, за несколько шиллингов смог раздобыть ужин и ночлег в дешевом трактире. Со следующего дня я принялся бесцельно путешествовать из одного городка в другой и уже с отвращением вспоминал о своем неожиданном поступке. Спустя какое-то время отвращение это в значительной мере возросло. В местной газете я наткнулся на известие о собственном убийстве, совершенном кем-то неизвестным. Купив газету, чтобы прочитать подробный репортаж об этом трагическом происшествии, упоминание о котором вызвало у меня поначалу мрачную улыбку, я узнал, что убийство приписывается члену Армии спасения, человеку с сомнительным прошлым, которого видели прятавшимся у дороги близ места преступления. Больше я не улыбался. Положение обещало стать нелегким. То, что я принял за дорожное происшествие, было, очевидно, жестоким нападением, завершившимся убийством, и покуда настоящий преступник не будет найден, мне будет довольно трудно объяснить свое участие в случившемся. Разумеется, я мог представить доказательства своей личности. Но как, не вовлекая в это дело жену доктора, мог я выдвинуть сколько-нибудь разумные доводы, заставившие меня поменяться одеждой с убитым? Лихорадочно размышляя над этим затруднением, я подсознательно последовал вторичному инстинкту – как можно дальше уйти от места преступления и любым способом избавиться от изобличающей формы. Это оказалось непростым делом. Я зашел в два-три неприметных магазина готовой одежды, однако появление мое неизменно вызывало у хозяев чувство враждебной настороженности, и они под тем или иным предлогом уклонялись от того, чтобы дать мне возможность поменять одежду, в чем я теперь уже остро нуждался. Мне казалось, что от формы, которую я столь легкомысленно на себя напялил, столь же трудно избавиться, что и от рубашки, которая в роковой час была на… позабыл, как звали этого человека.